— Мы их обнимали, — сказала Аманда. — Все, что было у них, теперь есть и у нас. И вообще они же из вертоградарей.

— И это значит?..

— Это значит, что они — друзья.

— Тогда они не были нам друзьями. Во всяком случае, не всегда.

— Расслабься, — сказала Аманда. — Мы с этими парнями кучу дел провернули вместе. С какой стати они будут делать нам плохо?

— Я не хочу быть мясной дыркой на общаке, — сказала я.

— Фу, как грубо. Мы не их должны бояться. А тех трех больболистов, которые были там с ними. Бланко — это не шуточки. Они наверняка где-то рядом. Я переодеваюсь в нормальную одежду.

Она уже сдирала костюм фламинго и натягивала хаки.

— Надо запереть парадный вход, — сказала я.

— Замок сломан.

Тут с улицы донеслись голоса. Люди пели и орали, как орали клиенты в «Чешуйках», когда были уже не просто пьяны. Пьяны в хлам и агрессивны. Послышался звон разбитого стекла.

Мы побежали в спальни и разбудили ребят. Они очень быстро оделись, и мы повели их к окну второго этажа, выходившему на улицу. Шекки прислушался, осторожно выглянул.

— О черт! — сказал он.

— Тут есть другая дверь? — шепотом спросил Кроз. Он весь побелел, несмотря на загар. — Смываемся. Быстро.

Мы спустились по задней лестнице и выскользнули из черного хода на задний двор, где стояли контейнеры углеводородного сырья для мусорнефти и другие для пустых бутылок. Мы слышали, как «золотые» громят «Чешуйки», уничтожая то, что еще не было уничтожено. Раздался оглушительный грохот и звон: должно быть, они опрокинули полки за баром.

Мы протиснулись через дырку в заборе, пробежали по пустырю до дальнего угла и свернули в проулок. Больболисты не могли нас видеть, но мне казалось, что могут: словно они умеют видеть сквозь кирпичные стены, как мутанты из телевизора.

Пробежав пару кварталов, мы перешли на шаг.

— Может, они не догадаются, — сказала я. — Что мы там были.

— Они узнают, — сказала Аманда. — По грязным тарелкам. По мокрым полотенцам. По кроватям. Если в кровати только что спали, это всегда видно.

— Они пойдут за нами, — сказал Кроз. — Даже не сомневайтесь.

Мы сворачивали и петляли по проулкам, чтобы запутать следы. Со следами была проблема — на улицах лежал слой пепельной грязи, — но Шекки сказал, что дождь смоет наши следы и вообще «золотые» — не собаки, они нас не учуют.

Это точно были они — трое больболистов, разгромивших «Чешуйки» в первую ночь Безводного потопа. Те, кто убил Мордиса. Они видели меня по интеркому. Потому и вернулись в «Чешуйки» — чтобы вскрыть «липкую зону», как устрицу, и достать меня. Они, должно быть, нашли инструменты. Может, и не сразу, но в конце концов у них получилось бы.

От этой мысли мне стало очень холодно, но я ничего не сказала остальным. У них и так забот хватало.

На улицах были кучи мусора — сгоревших и сломанных вещей. Не только машин и грузовиков. Много стекла. Шекки сказал, что в здания нужно заходить с оглядкой: они как раз были рядом с одним домом, когда он обрушился. Нужно держаться подальше от высотных зданий, потому что они, может быть, подточены пожаром, а если на тебя упадет стекло из окна, прощайся с головой. В лесу сейчас безопаснее, чем в городе. Хотя люди обычно считают наоборот.

Меня больше всего убивали повседневные мелочи. Чей-то старый дневник, слова на страницах полуразмыты. Шляпы. Туфли — это было хуже, чем шляпы, и еще хуже было, если туфли оказывались парными. Детские игрушки. Пустые коляски.

Город был похож на перевернутый и растоптанный кукольный домик. Из одного магазина длинным пестрым хвостом тянулись футболки. Они, как огромные тряпочные отпечатки ног, шли вдоль тротуара. Должно быть, кто-то разбил витрину и вломился в магазин, хотя совершенно непонятно, что он собирался делать с этими футболками. Из мебельного магазина выплеснулись на тротуар ножки стульев, подлокотники кресел и кожаные подушки. Потом был магазин оптики с серебряными и золотыми модными оправами — его не тронули, оправы никому не понадобились. Аптека — ее разорили полностью, видно, искали колеса для веселья. Кругом валялись пузырьки от «НегиПлюс». Я думала, «НегуПлюс» еще только испытывают, но, должно быть, в этой аптеке ею торговали по-черному.

Все время попадались узлы тряпья и костей. «Бывшие люди», — объяснил Кроз. Они были сухие и обгрызанные, но глазницы мне очень не нравились. И зубы — рот без губ выглядит гораздо хуже. А волосы были ужасные, как какие-то веревки, и отделялись от черепа. На разложение волос требуется много лет: мы это проходили по компостированию, у вертоградарей.

Мы не успели взять никакой еды из «Чешуек», так что зашли в супермаркет. Весь пол был завален мусором, но мы нашли пару упаковок «зиззи-фрут», несколько энергетических батончиков, а в другом месте оказался морозильник на солнечных батареях, который еще работал. В нем лежали соевые бобы, ягоды — их мы съели сразу — и мороженые секрет-бургеры, по шесть штук в коробке.

— Как мы их будем готовить? — спросил Оутс.

— Зажигалки, — ответил Шекки. — Видишь?

На прилавке стояла коробка с зажигалками в форме лягушек. Шекки попробовал одну: лягушка квакнула, и изо рта у нее вырвалось пламя.

— Возьми несколько штук, — сказала Аманда.

Мы уже были совсем рядом с Отстойником, а потому направились в старую «Велнесс-клинику», потому что это было знакомое место. Я надеялась, что там еще остались какие-нибудь вертоградари, но никого не оказалось. Мы устроили пикник в нашей бывшей классной комнате: развели костер из сломанных парт, но небольшой, потому что не хотели посылать дымовые сигналы больболистам. Все равно нам пришлось открыть окна, потому что мы ужасно кашляли. Мы поджарили секрет-бургеры и съели их и половину соевых бобов — эти мы не стали готовить. И выпили «зиззи-фрут». Оутс все время квакал зажигалкой-лягушкой, пока Аманда не велела ему перестать, потому что он зря тратит горючее.

Адреналин бегства к этому времени уже выветрился. Возвращение туда, где мы жили детьми, было грустным: не вся тогдашняя жизнь была приятна, но сейчас я ужасно тосковала по ней.

Я подумала: наверное, так я теперь и буду жить до самой смерти. Убегать, рыться в мусоре в поисках остатков еды, спать скрюченной на полу, становиться все грязнее и грязнее. Я пожалела, что у меня нет нормальной одежды: я по-прежнему была в костюме журавлина. Я хотела вернуться в тот магазин с футболками — может, там найдется что-нибудь не мокрое и не заплесневелое, но Шекки сказал, что это слишком опасно.

Я подумала, не заняться ли нам сексом: это было бы добрым и щедрым поступком. Но все ужасно устали и к тому же стеснялись друг друга. Все из-за помещения: хотя вертоградарей здесь больше не было, их дух еще витал в этих стенах, и очень трудно было отважиться на что-нибудь такое, чего они не одобрили бы, когда нам было по десять лет.