Но сейчас обеих сестер волновало другое. Их чемодан был собран и стоял рядом, и они с нетерпением прислушивались, не раздастся ли шум мотора.

— Месье Овид так любезен, что согласился нас подвезти, — вздохнула с улыбкой Лоранс. — Я смогу вернуть ему книги, которые он давал мне в прошлом году, и поговорить о них во время поездки.

— Ты говоришь «месье Овид» с таким придыханием, что у меня мурашки по спине бегут, — заметила Мари-Нутта. — Я же не глупая и прекрасно вижу, что ты в него влюбилась.

— Ты что, спятила? В моем возрасте не влюбляются.

— Мама встретила папу, когда ей только исполнилось пятнадцать, а тебе будет тринадцать на Рождество!

— Я уважаю месье Лафлера, ничего больше! И вообще, отстань от меня.

В эту секунду из дома вышла Эрмин в легких голубых брюках и розовой блузке. На заплетенные в косы волосы она повязала цветастый платок.

— Наш шофер заставляет себя ждать, — крикнула она дочерям, — но ведь я не назначала ему точного времени. Мы купим в Робервале продуктов, и сегодня вечером я приготовлю праздничный ужин. Людвигу это пойдет на пользу. Он будет страдать от разлуки с Аделью.

— Он едет с нами? — удивилась Лоранс.

— Да, я забыла вам об этом сказать. У него сейчас сложная ситуация. Ему приходится разрываться между своей малышкой и Шарлоттой, которая скоро родит.

Жослин присоединился к дочери на крыльце. Он посмотрел в ясное лазурное небо, окинул взглядом горизонт.

— Лора переходит все границы, — проворчал он. — Она просто не вылезает из больницы. Ты знаешь, во сколько она сегодня уехала?

— Около шести утра, вместе с Онезимом, — ответила Эрмин. — Не сердись, пап! Мама проявляет милосердие и самоотверженность. Нельзя ее за это упрекать. И потом, сегодня она отнесет в банк чек, который я вручила ей почти силой. Она хотела, чтобы я распоряжалась этими деньгами, но это же глупо. Вы сможете провести зиму в нормальных условиях.

— Эта стремительная продажа мне совсем не нравится. Я буду спокоен, только когда чек будет обналичен. Эта история с месье Метцнером не внушает мне доверия. Подобная щедрость по отношению к совершенно незнакомым людям…

— Но, папа, он будет моим импресарио и, что еще важнее, выпустит мою пластинку. Благодаря ему мы вышли из затруднительного положения.

Эрмин поцеловала отца в щеку. Его жесткая борода с проседью слегка кололась.

— Милый папочка, не волнуйся. Я вернусь в конце сентября, наверняка с Тошаном, а затем он отвезет Адель к ее родителям. Шарлотта с Людвигом останутся у нас до весны.

— Чмокни от нас нашу Лолотту, — улыбнулся Жослин. — Надеюсь, роды будут не слишком тяжелыми.

Гудок клаксона всколыхнул теплый воздух, и три минуты спустя довольно скромный автомобиль, тем не менее оснащенный багажником на крыше, притормозил рядом с домом. Из машины вышел Овид в джинсовой куртке и кепке из той же ткани, с широкой улыбкой на лице. Его загорелая кожа сияла, темно-русые кудри развевались на ветру, зеленые глаза блестели. У Лоранс перехватило дыхание. Сестра поспешила хлопнуть ее по плечу.

— Закрой рот, идиотка, а то мухи залетят! — шепнула она ей на ухо. — И вставай, нужно поздороваться.

Они подошли к учителю — одна с пылающими щеками, другая с воинственным выражением лица. Обе были стройными и грациозными в своих ярких ситцевых платьях.

— Здравствуйте, барышни! — воскликнул Овид. — Да вы уже совсем девушки! Как распустившиеся розы.

— Им еще рано слушать комплименты, — вмешалась Эрмин. — Хотите выпить чашку кофе?

— Нет, спасибо. Здравствуйте, месье Шарден.

— Добрый день! — Жослин пожал молодому человеку руку. — Будьте осторожны на дороге, я доверяю вам свою дочь и внучек. Эрмин, держи нас в курсе. И передай Кионе, что я очень по ней скучаю. В общем, я на тебя полагаюсь.

— Если для меня будут приходить письма, постарайтесь переправлять их в гостиницу Перибонки. Тошан заедет и заберет их.

Еще некоторое время все целовались, давали друг другу наставления, прощались. Наконец, подняв облако пыли, машина тронулась с места.

* * *

Час спустя Андреа Маруа вспомнила с легкой досадой, что слышала шум мотора со стороны региональной дороги. Уже некоторое время она смотрела своим близоруким взглядом на сетку от комаров, закрывающую одно из кухонных окон. Это помогало ей сохранять спокойствие. Накануне вечером Эрмин ненадолго забежала к ней, чтобы рассказать о своей поездке в Нотр-Дам-де-ла-Доре. Она также хотела знать, прочел ли Жозеф фальшивое письмо Марселя Дювалена. Андреа ответила отрицательно.

— Я никак не решаюсь отдать ему это письмо. Бедняга испытает такой шок, узнав, что его сын умер в концлагере! Может, ему не нужно этого знать? Раз этот месье Дювален не собирается искать с ним встречи, зачем понапрасну тревожить Жозефа?

— Мы с Тошаном согласились написать другое письмо и сделали это из дружеских чувств к нему. Он имеет право знать хотя бы часть правды!

Реакция Эрмин вывела Андреа из равновесия. Теперь она не находила себе места, боясь разрушить их спокойное счастье, повседневную жизнь, состоящую из завтраков, обедов, ужинов и спокойных вечерних бесед под навесом. Ей представлялось невозможным нарушить плавное течение их семейной жизни, о которой она так мечтала, уже ни на что не надеясь, уверенная, что навсегда останется старой девой.

«В конце концов, зачем опять вскрывать рану, которая так долго заживала? — подумала она. — Жозеф достаточно оплакивал обоих сыновей».

Услышав приглушенные шаги, она вздрогнула. Мари Маруа, ее падчерица, хрупкая девочка-подросток, только что вошла в комнату.

— Мама, — спросила она, — можно я поеду на велосипеде в Роберваль? Ламбер Лапуант тоже туда едет, мать отправила его купить сахара.

В другое время Андреа категорически отказала бы. Но сейчас, погруженная в свои переживания, она согласилась почти сразу.

— Хорошо, только возвращайся вовремя, чтобы накрыть на стол. Не опаздывай!

— Да, мама. Спасибо большое.

По натуре ласковая, Мари поцеловала мачеху и вышла из дома. Оставшись одна, Андреа подумала: «Эрмин даже не поблагодарила меня за то, что я присматривала за ее дочерьми больше недели. Кто знает, может, без меня близняшки подхватили бы эту болезнь! Ах, богатые считают, что им все дозволено! Впрочем… Лора Шарден больше к их числу не относится, теперь, когда ее дом сгорел. Нынче ей самой приходится и готовить, и стирать, как и всем нам…»

В это время на втором этаже Жозеф заканчивал свой туалет. Он носил узкую короткую бороду, уже седую, и усы. Мужчина тщательно выбрил шею и щеки и теперь, облаченный в белую рубашку, разглядывал свое отражение в маленьком зеркале, висящем над умывальником. По сложившейся традиции, милой его сердцу, он тихо разговаривал со своей первой супругой, красавицей Бетти.