— Не знаю, видишь ли ты меня оттуда, моя дорогая Бетти, но я старею. Раньше у меня не было столько морщин. Даже не знаю, понравился бы я тебе такой… Надеюсь, ты не сердишься на меня за то, что я снова женился. Андреа — славная женщина, не ревнуй меня к ней. И она заботится о Мари. Наша дочь будет учительницей. Ты сможешь ею гордиться!

Жозеф собирался пойти на кладбище. Розовые кусты во дворе сгибались под облаком крупных ароматных цветов красивых оттенков, от ярко-красного до бледно-желтого. Он собрал букет накануне и поставил его в ведро с холодной водой.

— Я по-прежнему люблю тебя, моя маленькая Бетти! — прошептал он.

С этими словами он открыл большой шкаф, стоявший в комнате, выдвинул ящик, где Андреа хранила его запонки. Он выбрал пару из серебристого металла, подарок Симона. Его глаза тут же защипало от слез.

— Черт побери! Мне тебя не хватает, сынок…

Он надел жилет и повязал черный галстук. Жозеф Маруа хотел выглядеть элегантным на могиле своей жены. Одевшись, он закрыл дверцы шкафа и сделал глубокий вдох, чтобы успокоить слишком быстрое биение своего сердца, которому пришлось столько пережить за последние годы. Смерть Бетти и двоих сыновей, Армана и Симона, а также отъезд Эдмона в миссию на Мадагаскар, остров, по его представлению находящийся на другом конце света, — все это подточило его силы. У него остались только Мари и Андреа.

«Славная женщина, с этим не поспоришь, — сказал он себе. — Но она не заставит меня забыть мою красавицу, мою Элизабет».

Прикрыв глаза, Жозеф снова увидел стройный силуэт юной девушки со светлыми кудряшками, задорным носом, тонкой талией и ярко-красными губами. Он любил ее страстно, ревнуя к каждому столбу, и в конечном счете не сделал счастливой.

«Да, я был властным, жадным до денег, иногда выпивал лишнего, и ты, моя Бетти, часто меня в этом упрекала! Но в постели нам не было скучно, так ведь? У тебя были стройные ножки и красивая грудь. Получая удовольствие, ты издавала слабые стоны, словно тебе было больно».

Бывшего рабочего бросило в жар. Глупо было вспоминать такие вещи, безнравственно и не очень хорошо по отношению к Андреа.

В эту секунду в спальню вошла его нынешняя супруга и бросила на него встревоженный взгляд из-под очков.

— Куда это ты собрался такой элегантный, Жозеф? — спросила она, хотя уже знала ответ.

— Но ты прекрасно знаешь куда! — сухо бросил он. — Я сообщил тебе об этом вчера вечером, после ужина. Сегодня очередная годовщина смерти Бетти. Я отнесу ей цветы.

Андреа Маруа замерла, охваченная глупой ревностью, за которую ей, впрочем, было стыдно.

— Я могу пойти с тобой?

— Нет, на это свидание я хожу один, чтобы всплакнуть без свидетелей. Приготовь нам лучше вкусный завтрак. Я бы съел омлет с картошкой и беконом.

Он хотел погладить ее по щеке, но Андреа отстранилась, укоризненно глядя на него.

— Погоди, Жозеф. Сегодня утром тебе пришло письмо.

— Письмо? Но я не видел почтальона.

— Ты был слишком занят: наводил марафет, — с горечью сказала она. — Смотри, его отправил какой-то Марсель Дювален.

Далее произошло нечто ошеломляющее, о чем Андреа предстояло сожалеть еще очень долго. Несколько месяцев она снова и снова будет переживать это мгновение, начиная с которого ее семейная жизнь превратилась в кошмар. Когда муж взял в руки конверт, она с ужасом поняла, что ошиблась. В спешке она достала настоящее письмо Дювалена, которое было спрятано в комоде гостиной вместе с фальшивым, написанным Тошаном. Но отступать было слишком поздно.

— Здесь не очень хорошо видно. Давай я тебе его прочту? — в смятении пробормотала женщина, надеясь исправить оплошность. — Пойдем вниз, ты сядешь в свое кресло возле окна, а я тебе почитаю.

— Что с тобой, Андреа? Ты бледная как смерть и вся дрожишь! Я не знаю, кто этот тип. И потом, я нормально вижу, утро сегодня солнечное. Скажи, ты что, уже вскрыла это письмо?

— Только для того, чтобы помочь тебе, Жозеф! — простонала она, чувствуя паническое головокружение. — Внизу я взяла нож для бумаги и аккуратно открыла конверт. Иначе он бы разорвался.

В ее глазах плескался ужас. Заинтригованный, Жозеф вынул листок бумаги и развернул его. Андреа перекрестилась.

— Боже милосердный! — воскликнула она. — Слушай, не читай это. Я во всем тебе признаюсь. Я прочла это письмо, понимаю, что не должна была…

— Разумеется, ты его прочла, на нем стоит дата двухнедельной давности! Черт возьми, мне это совсем не нравится, жена, я тебя предупреждаю! Тебе повезло, что я больше не пью, иначе ты бы у меня за это получила!

Андреа потеряла дар речи, до конца не веря в происходящее. Она не понимала, как могла произойти эта чудовищная ошибка.

«Я, конечно, отличаюсь рассеянностью, но не до такой же степени! — думала она, приготовившись к худшему. — Нужно было сжечь это письмо! Зачем я его сохранила? Господи, какая же я глупая!»

Жозеф не стал садиться. Нахмурившись, с выражением гнева на лице, он начал читать строки, написанные Марселем Дюваленом. Постепенно выражение его лица менялось, взгляд темных глаз мрачнел. Сначала он узнал о смерти Симона в Бухенвальде, что само по себе могло вызвать глубокий шок. Затем он дошел до слов, рассказывающих о гомосексуализме его сына, и это стало последним ударом. Маруа не выругался, не закричал, а хриплым, неузнаваемым голосом произнес:

— Силы небесные! Все это ложь, гнусная ложь! Где он, этот Дювален, я с ним разберусь! Написать мне такую гадость! Ты читала это, Андреа? Отвечай! Читала?

— Да, Жозеф! Конечно, все это ложь! Ты не мог вырастить такого сына, ты бы это заметил!

— Да, да! Такого любителя женщин, как Симон, надо было еще поискать! Он менял девушек как перчатки и даже был помолвлен с Шарлоттой! Если бы не война, мой сын жил бы здесь с уймой ребятишек.

Несмотря на эти заверения, Жозеф Маруа дрожал всем телом. Он подошел к кровати, сел на край и еще раз перечитал письмо. Крупные слезы стекали по его обветренным щекам. Он хотел верить лишь в одно: Симон умер героем, бросив вызов гитлеровским зверюгам.

— Ты читала это, Андреа? Как он громко кричал, наш Симон, что он дитя Лак-Сен-Жана, парень из Валь-Жальбера? Разве мог такой красивый парень, способный противостоять этим ничтожествам из СС, быть больным извращенцем? Нет! Розовый треугольник! Плевать я хотел на их розовые треугольники!

Он жалобно всхлипнул, поднялся и вышел из комнаты. Андреа, ожидавшая приступа ярости и громких криков, последовала за ним, немного успокоившись. Достаточно было соглашаться с Жозефом, что все это ложь. «Мне следовало подумать об этом раньше, — упрекнула она себя. — Полностью отрицать содержание этого проклятого письма!»

Войдя на кухню, она увидела, что ее муж пошатнулся и поднес руку ко лбу. Он бормотал что-то неразборчивое.

— Налей мне воды, Андреа, — задыхаясь, попросил он. — Как они смели осквернить память моего сына! Этот тип, наверное, еще в Нотр-Дам-де-ла-Доре. Я отправлюсь туда прямо сейчас. Ему придется передо мной извиниться.