Взгляд внезапно упёрся в троих парней, прячущихся от промозглого ветра в проходе под увитой плющом башней тора. Ханна среагировала мгновенно, автоматически, так, как долгие годы учили в разведшколе. Правая рука скользнула в карман пальто. Сработавшая потайная пружина подала в пальцы «стрелку», мгновенную бесшумную смерть в неказистой оболочке, походящей на простецкий стержень от шариковой ручки. Секунду спустя Ханна перевела дух, затем расслабилась. Опасности не было – она сама не поняла, что именно заставило её принять боевую стойку. Ханна вгляделась. Обычные молодые парни: один щуплый и востроносый, другой, ежащийся от холода, самой что ни на есть заурядной, незапоминающейся внешности, и третий – рослый, со здоровым румянцем на щеках и широко распахнутой на груди рубашкой.

Что-то всё же в них было… что-то скрытное, угрожающее. Ханна еще раз оглядела троицу и чутьём поняла – рослый здоровяк вооружён. Миг спустя тот подтвердил её правоту: приподнял полу куртки, продемонстрировав рукоять пистолета, заткнутого за пояс.

Ханна вновь мобилизовалась, но в следующую секунду хмыкнула и отвела взгляд. Да, по Европе недавно прокатилась волна терактов, но это не значит, что каждый вооруженный парень – террорист. А даже если и террорист – это её не касается, у неё есть дела поважнее.

Сейчас её звали Анной Краузе, но значения это не имело. За годы оперативной работы Ханне не раз приходилось менять имена. Так же, как и национальность. Это было легко. Миниатюрная, белокурая и голубоглазая, на еврейку она не походила совершенно.

Она невзначай обернулась, но парни уже исчезли, как не бывало. Ханна недоумённо сморгнула, быстрым взглядом прошила площадь и ни одного из троих не обнаружила. Она резко тряхнула головой, на душе стало тревожно. Собранность, сосредоточенность и внимание к деталям были отработанными, намертво вбитыми в неё профессиональными навыками. И вот только что она проворонила потенциальную опасность. Ханна выругалась на иврите, затем сделала несколько глубоких вдохов, успокаиваясь. Секунду спустя хладнокровие вернулось. Звонко цокая каблучками по ровной брусчатке плаца, Ханна двинулась в сторону Зендлингерштрассе.

Знаменитая улица магазинов пестрела многочисленными вывесками и рекламными плакатами, слепила глаза яркими стеклянными витринами и огнями фонарей. Ровный электрический свет подчеркивал строгое очарование старинных зданий, и Ханна, никогда раньше не бывавшая в Мюнхене, пожалела, что приехала сюда не беспечной туристской, а исполнителем, нацеленным на объект.

Она привычно перебрала в уме официальные данные. Объект звали Бейдром Бауэром. Тридцать восемь лет, высок, поджар, смугл, привлекателен. Сын баварского промышленника и палестинской красавицы. После смерти отца унаследовал мультимиллиардное состояние. Живёт в Дании, холост, бездетен, член совета директоров компании «BTG Future». Известный гуманист, меценат, жертвующий значительные суммы в благотворительные фонды.

Прочие данные были добыты израильской разведкой, и от официальных отличались разительно. Бейдр Бауэр. Убеждённый исламист и антисемит. Владеет сетью лабораторий, производящих биотехнологическое оружие. Спонсирует ХАМАС, отчисляет значительные суммы на подготовку исламистских боевиков. Хладнокровен, решителен и опасен. Увлечения – биотехнологии. Основная слабость – женщины.

Сегодня вечером Бауэр выступает на международной конференции по биотехнологиям, проходящей в Платзл-отеле. Освободится в семь, пойдет с коллегами в знаменитый на весь мир Хофбройхаус, находящийся через дорогу от гостиницы. А дальше – дальше начнётся акция израильской разведки «Моссад».

3. 1938-й

– На, полюбуйся, – Юрген остановился у широченной витрины ювелирной лавки «Фишер и сыновья». – Погляди на это.

Аккуратно уложенные в забранные чёрным бархатом сафьяновые футляры, подсвеченные гирляндой ярких электрических лампочек, кольца, серьги, браслеты и ожерелья, сверкая драгоценными камнями, кокетливо заигрывали с хмурым ноябрьским утром.

– Красиво, – сказал Курт. Он понимал толк в прекрасном, с детства неплохо рисовал и лепил, а после гимназии поступил на искусствоведение, выдержав немалый конкурс.

– «Красиво», – ехидным голосом передразнил Юрген. – А знаешь, сколько вся эта красота стоит? Знаешь, сколько старик Фишер сделал на инфляции? Когда мы загибались от голода, когда мой отец обменял «Железный крест» на палку колбасы!

– Полегче, приятель, – Вилли улыбнулся и дружески ткнул Юргена в плечо. – Курт – наш парень, просто он слишком увлечён своей мазнёй и холстомаранием.

– Да я что, – смутился Юрген, – я так.

– Привет, Курт, – окликнули сзади. – У вас что, занятия отменили? Дебора вон тоже не пошла, сидит с утра у себя, даже к завтраку не спустилась.

Курт оглянулся. С порога примыкающей к ювелирной лавке кондитерской ему улыбался Арон Берковиц, огромный, косолапый, с широченными плечищами и круглым, мясистым, заросшим смоляной бородищей лицом. Глядя на него, трудно было предположить, что этот устрашающего вида силач – отчаянный добряк, простодушный и бесхитростный на все руки мастер. А ещё глава семьи, заменивший трём сёстрам-погодкам скоропостижно ушедших родителей.

Деборой звали старшую из сестёр Арона. В неё Курт был влюблён вот уже больше года. Тайком рисовал портреты профиль и анфас и, задыхаясь от застенчивости, робко провожал до дома дважды в неделю. Две младшие сестры, Эстер и Юдифь, бойкие, черноволосые и черноглазые смуглянки, походили на брата и друг на дружку. Дебора же, тонюсенькая, легконогая и белокурая, пошла в покойную мать. Рядом со здоровилой Ароном она выглядела сказочной Белоснежкой, опекаемой чудовищем-людоедом.

Кондитерскую Арон Берковиц купил с торгов, продав оставшуюся от отца кузнечную мастерскую, в которой сызмальства горбатился молотобойцем. Вместе с кондитерской купил и весь дом – узкий, четырехэтажный. На втором этаже, опоясанном балкончиком с вычурным, в завитушках, ограждением, Берковицы вчетвером жили. Комнаты на последних двух сдавали приезжим на время праздников.

Вилли, приняв независимый вид, отвернулся и уставился на украшения в витрине лавки Фишера. На последнем Октоберфесте, во время гуляний на Лугу Терезы, подвыпившего Вилли угораздило вызвать Арона на драку до «кто первый сдастся». Берковиц долго отнекивался и отшучивался, но под конец, смущенно улыбаясь, сбросил клетчатую домотканую рубаху и ступил в спешно очерченный для поединка круг. Драка для Вилли закончилась плачевно. Трижды он, утирая разбитое в кровь лицо, поднимался с земли и отчаянно бросался на противника. В четвёртый раз самостоятельно встать не сумел. Юрген, пряча взгляд, вылил на друга ведро воды и помог подняться. Вилли шатало, ноги заплетались, и ходуном ходила от сбитого дыхания грудь. Оттолкнув Юргена, он вновь рванулся вперёд, но, запутавшись в собственных ногах, упал на колени. «Сдаюсь», – неожиданно сказал Берковиц и, подняв вверх руки, пошёл из круга прочь.

– Подожди, Курт, – Арон скрылся в кондитерской и через минуту вернулся с горкой кремовых заварных на тарелке. Зла Арон не помнил. – Здесь полтора десятка, – сказал он, – по пять штук вам на брата. Кушайте на здоровье.

Арон ещё раз улыбнулся и, помахав на прощанье ладонью, ушёл в лавку.

– Объедение, – Курт закинул в рот пирожное и протянул тарелку приятелям. –