– За дилетантов!

ТОСТ ПЯТЫЙ. ЗА ВИДИМОСТЬ

Из всех гостей по-джентльменски был одет только Акимуд. Остальные были одеты хорошо, но все-таки кое-как. Акимуд был одет безукоризненно, сверху донизу. Когда он сидел за журнальным столом и веселился, что меня не зарезали, мы подивились его красивой темной кепке. Но кепку он снял и сидел за ужином без к епки.

Акимуд поддержал моего младшего брата в своих критических экспромтах. Время джентльменов заканчивается, они превращаются в некую туманность, которая обволакивает. Идет девальвация джентльменства. В самой Англии это наметилось уже с конца Второй мировой войны. Джентльмен повторяется и потому выходит из моды. Джентльменство остается без самого джентльмена. Но это – необходимая видимость.

Мы быстро выпили за видимость, не споря, потому что хотелось выпить.

ТОСТ ШЕСТОЙ. ЗА ДЖЕНТЛЬМЕНОВ

Только мы выпили за видимость, как тут вмешалась Анна Фельцман, из музыкальной династии Фельцманов. Она опубликовала книгу воспоминаний «Черная афиша» и по этому поводу приехала из Нью-Йорка, где уже давно проживает.

– Никакой видимости! – сказала она строго. – Джентльмены среди нас! И ты, – указала Аня на меня, – первый!

– Нет! – замахал я на нее руками. – Ты что!

– Но я тебе многим обязана! И вы, Николай Иванович, вы – прекрасный джентльмен!

– Спасибо, – сказал Акимуд.

– А вы не женаты? – спросила тихонько Ланочка, придерживая и тайно лаская его руку.

– Я бы женился на вас, но боюсь растолстею!

– Почему?

– Жениться на вас – все равно, что жениться на пищеварении, – буркнул Акимуд.

– Николай Иванович! Тост! – прервал я их сепаратный talk.

Аня подняла тост за джентльменов разных стран. Она сказала, что, помимо Посла Акимуд, джентльменом был америкаский посол в Москве Артур Хартман, который помог ей с мужем эмигрировать.

– Это был первый джентльмен, которого я видела в жизни. Он говорил с президентом и с прислугой с одинаковой интонацией вежливости.

– В Африке, – подхватил я, – я тоже говорил с неграми с большим уважением, все время называя их messieurs, и меня чуть не побили. Решили, что издеваюсь.

– Ну, это так! – небрежно парировала Аня. – А вот Рейган был настоящим джентльменом.

– А у русских, – сказал Акимуд, – есть много издевательских анекдотов о джентльменах. Как будто вы завидуете им.

– Наши джентльмены обычно на уровне джентльменов удачи, – сказал Николай Усков и снова закурил.

И тут Зяблик сказала:

– Хорошая идея. Выпить за джентльменов этого стола!

Она предательски поддержала Аню, и мы не знали, что делать, потому что не по-джентльменски противоречить человеку, который только что накормил тебя бараньей ногой. Шаманка Зарина потянулась к нам с бокалом, дразня нас своими молодыми сиськами, и – Ланочка, из маленьких ушек которой капал романтический гной, и – даже сын Ани, Даня, который не сказал ни одного слова, но выглядел по-американски и был тоже красив, как Акимуд.

– За вас, ребята! – сказала Аня.

Мы встали и перевели дух. Из джентльменов мы снова стали ребятами…

– Вообще-то мужчины мне не очень удались, – оглядев себя в зеркало в прихожей и поправив кепку, почмокал губами Акимуд. – Ну, ладно… Это мой последний ужин, – прощаясь со мной, добавил он.

– Уезжаете? – удивился я.

– Вылетаю, можно сказать, в трубу, – усмехнулся Акимуд.

– Как это?

– Страшно мне, страшно, – твердо сказал Акимуд и, обернувшись к Зяблику, по-джентльменски поцеловал ей руку.

138.0

<ПРИГЛАШЕНИЕ НА КАЗНЬ>

Вопрос о казни решали в детском саду. Так казалось безопаснее. В углу были сложены плюшевые мишки и цветные пирамиды. На стене – доска почета: на центральном месте – сам директор детсада. У одной из почетных нянечек в белом халате было очень страшное лицо.

Руководство страны село за маленькие столики на маленькие стульчики. Когда Главный быстрой походкой спортсмена вошел, правительство вскочило и склонилось в низком поклоне. Так требовал протокол. Главный зорко посмотрел на министра финансов, который склонился чуть-чуть меньше других. Главный втиснулся в детское креслице нежно-голубого цвета. Директор детсада, еще не старый человек, словно сойдя с доски почета, с доброй улыбкой предложил правительству попробовать детское питание.

– У нас готовят очень вкусную манную кашу! – похвалился он.

В катакомбах Лубянки три судьи в почти одинаковых темно-синих костюмах и желтых галстуках осудили Посла на смерть. Теперь, на совещании в детсаде, решался вопрос, как отправить его на тот свет. Через повешение?

Главный, склонившись к манной каше, сказал:

– А, что, вкусно! – И предложил четвертовать.

Повисло молчание. Только ложки стучали о миски с кашей. Кто-то ел с аппетитом, кто-то давился: после слов Главного о каше не есть было нельзя. Вслед за кашей принесли кисель. Мутноватый, бледно-рубиновый. Главный попробовал кисель, лизнув его языком. Кисель ему не понравился. Главный собрал узкий круг единомышленников. Некоторые из них были вообще неизвестны стране. Единомышленникам было видно, что Акимуд сильно насолил Главному.

– Ну, какие еще предложения? – спросил Главный, глядя на Бенкендорфа.

Молчание затянулось. Бенкендорф поднял глаза к потолку и смело вмешался со своим предложением. Он предложил заменить четвертование на более гуманную меру.

– Посадить на кол!

Главный кивнул:

– Это народная расправа.

Однако среди присутствующих возникло мнение, что посадить на кол – это сильнее четвертования. Кто-то вспомнил пример из нашей истории XVIII века, когда, напротив, кол был гуманно заменен Анной Иоанновной на четвертование. Кроме того, такая казнь может быть неприличной. Главный пожал плечом.

– Может, повесим? – несмело предложил чудаковатый министр финансов.

Участники совещания усмехнулись.

– Вверх ногами, – участливо предложил министр иностранных дел с умным лошадино-обезьяньим лицом.

– Может, вообще отпустим домой? – поинтересовался у него Главный, доставая детскую игрушку из кармана и ставя Ома на столик.

– Это я первым придумал четвертовать!

– Проехали, – добродушно сказал его хозяин.

– До сих пор у нас нет возможности публично сжигать еретиков, – задумчиво вступил в разговор Патриарх. – Мы жгли только их книги…

– Почему нет, если есть, – остро глянул на него Главный.