Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Надеюсь, плавать мне придется недолго. Потом придется, или туда, или туда, – Катрин потыкала пальцем вверх и вниз.
– Зачем? – прошептала Блоод, ткнувшись лбом в грудь подруги.
Катрин обняла желтокожее чудо и рассказала о Флоранс. Все, что давно хотела рассказать…
* * *
Ночь стояла на месте, луна висела точно вклеенная в черно-звездный бархат. Все шипела, пытаясь слизнуть пляж, одна и та же волна. Катрин говорила, не вытирая слез. Было больно, почти как тогда…
– …Да, – прошелестела Блоод. Коготки зарылись в высохшие пряди странной стрижки Катрин. – Не беспокойся. Мы справимся.
– Да куда вы денетесь, – всхлипнула Катрин. – Ты должна присмотреть за всеми.
– Я старшая, – безо всякой гордости согласилась Блоод. – И тайная.
– Лучше дергать за веревочки, чем дергаться на них. Энгус поможет.
– Куда он денется. Скажи, – ты… Вы. Можете вернуться?
– Может быть. Только это куда трудней, чем найти самую черную дырку в черном небе.
– Нужно просто. Посмотреть.
– Твои глаза мне бы пригодились. Но в том мире слишком много дурной крови.
– Отвратительный мир. Возвращайся.
– Может быть.
– Мы будем ждать. Тебя. Все.
– Не ждите. Никогда не нужно ждать. Ночь проходит. Обними меня. Без снисхождения. Лучше мне завтра быть выпотрошенной куклой.
– Куклы. Игрушки – к Гае. Но снисхождения не будет. Не пожалеешь?
Катрин ахнула, опрокидываясь на песок…
С высокого борта дромона[21]посыпались арбузные корки, и на грязных волнах закачалась еще одна зелено-полосатая крошечная флотилия. О санитарном режиме в порту Глор не слишком-то заботились.
Катрин подумала, что так и не попробовала местных арбузов. Теперь уже и не доведется. Снеккар проскользнул за кормой большого военного корабля, выскочил на узкую полоску чистой воды и тут же оказался в угрожающей близости от крутого борта кнорра[22]. Гребцы, не стесняясь в выражениях, принялись отпихиваться веслами. Узкое тело снеккара отличалось уникальной маневренностью, но отнюдь не готовностью к лихим таранным ударам. Кораблику вновь удалось найти брешь в плотном месиве кораблей. Гавань была забита так плотно, что казалось, выбраться из нее вообще не удастся. Но команда «Айдла», на котором ныне имели честь пребывать в роли пассажиров Катрин и Квазимодо, знала свое дело. Вот и башни, охраняющие выход из гавани. Снеккар обогнул большое судно под оранжевым вымпелом, кажется, это был когг[23]. Впереди открылся залив…
Катрин волей-неволей уже наслушалась о кораблях разных разностей. Пребывание в приморской столице даром не прошло. Вникать в подробности оснасток и количества весел славной армады особенного желания не было, в отличие от тысяч местных героев Катрин двигаться на волшебный юг не собиралась.
Снеккар вырвался на простор. Вокруг простиралась зеленовато-синяя вода, в которой мирно растворялись фекалии и помои застоявшейся флотилии и изнемогшей столицы. Катрин не выдержала и оглянулась. За мачтами и сторожевыми башнями ни пристани, ни самого Глора уже не разглядеть. Да и смотреть незачем – шпионку и одноглазого вора никто не провожал.
Напоследок Катрин успела скормить Вороному миску морковки. Жеребец подозревал, что в такую рань его угощают не к добру, но лакомство схрупал. Мешок с немногочисленными пожитками был готов с вечера. Катрин поцеловала в щеку Гаю, обняла Энгуса. Парень обещал, что глефа будет дожидаться хозяйку на стене каминного зала «Двух лап». Блоод спала. Ну лучше было считать, что спит, и не стягивать плащ. Слезы будут лишними…
По предрассветному городу Катрин и Квазимодо пришлось двигаться рысью…
Катрин прикрыла глаза. Все прошло. Смотри в будущее.
В будущем немного качало. Подняли парус, и легкий стремительный корабль полетел по слабой зыби легким перышком. Шесть пар гребцов воодушевленно помогали парусу веслами. Правил сам командир «Айдла» – коренастый неприветливый тип. Судя по его роже, перевозку пассажиров капитан считал глубоко личным оскорблением. Кроме Катрин и ее одноглазого спутника снеккар нес еще троих дармоедов. Насупленный мужчина, по виду купец средней руки, и симпатичная дамочка, сразу же усевшаяся поближе к капитану. Еще на носу стоял рослый воин: не из рядовых, но вроде и не моряк. Пояс бойца оттягивал длинный меч с хорошей рукоятью. Недешевое оружие под стать интересному хозяину. Скорее всего порученец или сопровождающий особо ценный груз. Кроме людей на корабле путешествовало два кожаных мешка с почтой. Бирки с печатями, пломбы – все как положено.
Берег тянулся по правому борту. Рыжий откос, пятна рощ, одинокие фермы, прячущиеся за надежными оградами. Катрин любовалась, привалившись к борту на носу корабля. Над головой торчала украшающая форштевень резная башка снеккара. Узнать прототип сей деревянной скульптуры было трудновато. Шакало-медведь какой-то. Судя по оскалу, весьма серьезно настроенное животное.
Гребцы без особого стеснения переговаривались, сравнивая экстерьеры обеих пассажирок. Жопки-тыквочки, дыньки, то да се. Любезность и хорошие манеры в сервис здешних пассажироперевозчиков не входили. Да и наплевать. В такой тесноте стесняться не приходилось. Налюбовавшись пейзажами, Катрин нагло взгромоздила ноги на мешки с ценной корреспонденцией, сунула под голову свернутый плащ. На нее косился сидящий у другого борта офицер. Пусть смотрит. Катрин даже не стала поправлять ворот рубашки. Все равно засосов столько, что все не скроешь.
Положившись на бдительность Квазимодо, шпионка закрыла глаза.
* * *
Катрин проснулась оттого, что зверски затекла шея. Солнце болталось прямо над головой. Пекло так, что пряжки на поясе обжигали пальцы. Катрин поправила впившуюся в бок рукоять кукри и села. Квазимодо обратил на госпожу единственный глаз, протянул баклагу. Теплая вода почему-то пахла городской пылью.
Катрин поморщилась:
– Как обстановка?
– Море, – исчерпывающе пояснил парень.
Отдалившиеся очертания пустынного берега колебались в знойной дымке. Дул слабый попутный ветер. Снеккар двигался ходко, гребцы все так же неутомимо работали веслами. Потерявший интерес к Катрин офицер любезничал с дамочкой. Мирная картина, только очень перегретая.
Катрин стащила сапоги. Если кто и обратил внимание на это нарушение приличий, то только капитан. Впрочем, и он не нарушил своего мрачного молчания.