Я был рад первым признакам начала нового цикла: пели дрозды, собачьи фиалки распускались в укрытых от ветра местах, ветви орешника покрылись овечьими хвостиками, в болоте заквакали первые лягушки. Весна приближалась, и, когда зазеленеет трава, Гутрум уйдет, а заложников освободят.

Новости до нас почти не доходили, за исключением того, что рассказывали сами датчане, но иногда кто-нибудь из заложников находил письмо, приколотое к иве за воротами. Одно из таких писем было адресовано мне, и я впервые порадовался своему умению читать: отец Виллибальд написал, что у меня родился сын. Милдрит родила перед Йолем, мальчик здоров, она тоже здорова, мальчика назвали Утред. Я плакал, прочитав это. Я сам не ожидал, что так растрогаюсь, но вот растрогался-таки. Рагнар спросил, почему я плачу, а когда я объяснил, достал бочонок эля, и мы устроили праздник, хоть и невеликий. Он подарил мне тоненький серебряный браслет для новорожденного. У меня был сын. Утред.

На следующий день я помогал Рагнару спускать «Летучего змея» на воду – на зиму судно вытаскивали на берег, чтобы заново проконопатить. Теперь мы положили на дно камни в качестве балласта, поставили мачту, а потом убили зайца, который попался в силки на поле, где пытались пастись лошади. Рагнар обрызгал заячьей кровью нос корабля, прося Тора даровать «Змею» попутный ветер, а Одина – множество славных побед. Вечером мы съели зайца и допили эль, а на следующее утро явился корабль с драконом на носу, пришел из моря, и я удивился, что Альфред не приказал нашим кораблям охранять воды Пула. Ни одного английского корабля там не было, поэтому одинокий датский драккар поднялся по реке, привезя вести для Гутрума.

Рагнар понятия не имел, что это за корабль. Он решил, что из Восточной Англии, но ошибся. Еще он предположил, что корабль привез новости о жизни королевства, что тоже оказалось неверным. Судно явилось с запада, обогнув Корнуолум, из земель Уэльса, – но я узнал об этом уже потом и до поры до времени об этом не думал, потому что Рагнар сказал: нас скоро отпустят, очень скоро. Тогда я думал только о сыне, которого еще не видел. Утреде Утредсоне.

Тем вечером Гутрум устроил заложникам пир, отличный пир: еда и эль прибыли на новом корабле. Гутрум поблагодарил нас за то, что мы были добрыми гостями, подарил каждому по браслету и пообещал, что скоро все мы будем свободны.

– Когда? – спросил я.

– Скоро! – Он поднял рог с элем, его вытянутое лицо блестело в свете костров. – Скоро! Пейте!

Все мы пили, а после пира заложники, по настоянию Гутрума, пошли ночевать в монастырь. В дневное время мы были вольны бродить где вздумается, могли даже носить оружие, но на ночь он собирал всех заложников в одном месте, чтобы его воины в черных плащах могли нас караулить. Эти самые воины и явились к нам с факелами среди ночи. Они пинками подняли нас, приказав выйти наружу, и один из них ногой отпихнул Вздох Змея, когда я потянулся за мечом.

– Иди, – засопел он, но я снова протянул руку за оружием, и тогда древко копья ударило меня по голове, а еще два – по спине.

У меня не осталось выбора, и я вывалился за дверь, навстречу пронизывающему ветру, который принес с собой холодный моросящий дождь. Ветер рвал пламя факелов на улице, где собралось не меньше сотни вооруженных датчан. Они оседлали и навьючили отощавших лошадей, и первая мысль, мелькнувшая у меня в голове, была: нас проводят до лагеря англосаксов.

Гутрум, весь в черном, протиснулся через толпу своих людей. Никто не произнес ни слова. Мрачный ярл, как всегда носивший белую кость в волосах, кивнул, его черные воины выхватили мечи, и несчастный Вэлла, кузен Альфреда, умер первым из заложников. Гутрум слегка вздрогнул – подозреваю, что ему нравился Вэлла.

Я развернулся, готовый сражаться, пусть и без оружия, даже зная, что поединок окончится моей смертью. Меч уже устремился ко мне: датчанин в кожаном нагруднике с металлическими пластинами, улыбаясь, нацелил лезвие прямо в мой незащищенный живот. Он все еще улыбался, когда ему в лоб впился боевой топор. Помню звук, с которым ударил топор, струйки крови в пламени факелов, шум, с каким люди падали на мокрые булыжники улицы. Заложники протестующе кричали, умирая, но я остался в живых. Рагнар выдернул топор и стоял теперь рядом со мной с мечом в руке. Он был в доспехах, в полированной кольчуге, высоких сапогах и в шлеме, украшенном парой орлиных крыльев. В мятущемся свете задуваемых ветром факелов он казался богом войны, сошедшим на землю из Мидгарда.

– Должны умереть все! – настаивал Гутрум.

Остальные заложники уже умерли или умирали, их руки были в крови от тщетных попыток остановить клинки, и дюжина вооруженных датчан с обагренными кровью мечами теперь надвигалась на меня, чтобы завершить свой труд.

– Убейте его! – крикнул Рагнар. – Но сначала вам придется убить меня!

Его воины вышли из толпы и встали рядом со своим господином. Их было в пять раз меньше, но они были датчане и не выказывали страха.

Гутрум сверлил Рагнара взглядом. Хакка, все еще живой, дергался в агонии, и раздраженный этим зрелищем Невезучий выхватил меч и полоснул Хакку по горлу. Воины Гутрума снимали с покойников браслеты, которые всего несколькими часами раньше подарил им добрый хозяин.

– Должны умереть все, – повторил Гутрум, когда Хакка затих. – Альфред убьет теперь наших заложников, значит должно быть один к одному.

– Утред – мой брат, – ответил Рагнар, – убей его, господин, но сначала тебе придется убить меня.

Гутрум отступил.

– Сейчас не время датчанину драться с датчанином, – нехотя признал он и убрал меч в ножны, давая понять, что сохраняет мне жизнь.

Я прошелся по улице и нашел того, кто утащил Вздох Змея, Осиное Жало и мои доспехи. Он все безропотно мне вернул.

Воины Гутрума садились на коней.

– Что происходит? – спросил я Рагнара.

– А ты как думаешь? – резко ответил он вопросом на вопрос.

– Думаю, вы нарушаете перемирие.

– Мы зашли так далеко не для того, чтобы потом возвращаться назад, словно побитые псы, – сказал он, глядя, как я надеваю перевязь с Вздохом Змея. – Идем с нами!

– Куда?

– Брать Уэссекс, разумеется.

Не отрицаю, сердце мое дрогнуло перед соблазном пройти с датчанами диким маршем по всему Уэссексу, но я легко подавил это желание.

– У меня жена, – ответил я, – и ребенок.

Он поморщился.

– Альфред поймал тебя в силки, Утред.

– Не он, а три пряхи.

Урд, Верданди и Скульд, три женщины, что прядут нити нашей судьбы у подножия Иггдрасиля, решили все за меня. Судьба правит всем.

– Я возвращаюсь к жене, – сказал я.

– Но не сразу, – чуть улыбаясь, ответил Рагнар.

Он отвел меня к реке, и на небольшой лодке мы доплыли до того места, где стоял на якоре недавно проконопаченный «Летучий змей». Половина команды была уже на борту, и Брида тоже. Она дала мне на завтрак хлеба и эля, а с первыми рассветными лучами, когда небо посветлело настолько, что стала видна блестящая грязь берегов, Рагнар приказал поднять якорь. Мы дрейфовали вниз по течению с отливом, скользя мимо темных корпусов других датских кораблей, пока не вышли на широкое место, где можно было выдвинуть весла. Гребцы налегли, корабль описал изящную дугу, крылья весел по обоим бортам поднялись, и «Летучий змей» вылетел в Пул, где стояла на якоре бо́льшая часть датского флота.