— Томми, ты прекрасно знаешь, как я работаю. Я никогда не передаю дальше материалы, пока не поставлю в них последнюю точку, — мне не нужна ситуация, когда какой-то задерганный делами прокурор ничего не поймет, использует их неверно, и в конце концов дело кончится ничем.

— Само собой, но на меня наседают. Я тоже не могу без конца прикрывать тебя.

В кронах деревьев чирикали птички, это был тихий квартал.

— Прикрывать меня?

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Нет, не знаю.

Янссон внимательно разглядывал ее.

— Дело в том, что вопросы задает не только прокурор, — продолжал он. — Но самое неприятное — она озвучивает свои теории. И от этого другие начинают нервничать.

— Берит Столь?

Томми кивнул.

— Что она говорит?

— Ты хочешь узнать?

Хозяйка сада не ответила. Томми попытался найти более удобную позу на деревянном стуле.

— Она говорит, что не понимает, почему ты пользуешься такой свободой.

— И что ты на это отвечаешь, Томми?

— То же, что и всегда: что ты — один из самых лучших моих специалистов.

— А что она говорит на это?

Томми отпил глоток чая, поставил чашку на колено.

— Что ничто на это не указывает.

— На что?

— Она просмотрела все твои дела за последние пятнадцать лет и утверждает, что доля дел, закончившихся обвинительным приговором, ниже среднестатистического уровня.

Гунилла вздохнула:

— Именно это я пыталась сказать. Что еще?

— Это все.

— Нет, не все…

Гунилла не отрывала взгляда от Томми. Он опустил глаза.

— Она утверждает, что работая таким образом — независимая группа, непрозрачность, частные помещения и так далее, — ты создаешь собственную структуру, которую планируешь возглавить, когда через несколько лет произойдет реорганизация полиции.

— Да? И что?

Томми пожал плечами:

— Вот что она говорит.

— Что я работаю, выкладываясь на полную катушку?

Янссон вздохнул:

— Никто не реагирует… пока. Но если она будет продолжать высказываться вслух по этому поводу, кое-кто начнет волноваться и задавать вопросы. Томми заговорил совсем тихо: — Послушай меня, Гунилла. Если ты опростоволосишься, если окажется, что у тебя не так много материала, как тебе бы того желалось, я хочу, чтобы ты сообщила об этом мне. Я защищал тебя раньше, намерен защищать и в будущем… Но если я замечу, что ты неоткровенна со мной…

— Не волнуйся, — так же тихо ответила она.

Томми почесал ухо сгибом пальца.

— А я и не волнуюсь…

Тут она рассмеялась:

— Да нет же, волнуешься.

Он не ответил.

— Давай придерживаться договоренности, которая была у нас с самого начала, Томми.

— Какой договоренности?

— Что мне не нужно отчитываться.

— Кто тебе сказал, что я пришел за отчетом?

— А зачем ты тогда пришел сюда? Ради булочек?

— Да, ради булочек.

Ни один из них не улыбнулся.

Томми взвешивал сказанное. Затем стал размышлять дальше — Гунилла была его единомышленником, они мыслили и относились к вещам одинаково. Они никогда это не обсуждали — просто понимали друг друга без слов. И знали: в общем и целом они придерживаются одного мнения.

Янссон прервал затянувшуюся паузу:

— Я хочу знать, как далеко вы продвинулись — когда ты планируешь иметь доказательную базу в данном расследовании… Мне также важно знать, нуждаешься ли ты в чем-нибудь.

Лицо Гуниллы сделалось холодным и замкнутым.

— Иди к черту, — ответила она.

Он притворился, будто не понимает:

— Что?

— Знаю, что ты пытаешься сделать, но тебе это не удастся.

— Гунилла, ты о чем?

— Если ты думаешь, что сможешь собрать достаточно информации, чтобы передать дело кому-нибудь другому, то ты глубоко ошибаешься.

Томми покачал головой:

— Я пришел не для того, чтобы тебя отстранить.

— Я этого и не сказала. Но я знаю, как ты это делаешь.

— Что я делаю?

— Ты вооружаешься до зубов, собираешь информацию, и если выясняется, что все пошло не так, как тебе бы хотелось, ты заменишь меня на другого игрока. Я видела не раз, как ты поступал подобным образом с другими.

Томми начал раздражаться:

— Прекрати этот спектакль.

— Сам прекрати. Я стою на тех же позициях и не отступлю ни на шаг. У нас есть договоренность. Изменить ее не может никто… и менее всего — Берит Столь.

— Наплюй на нее, — проговорил Томми.

Гунилла расслабилась:

— Спасибо…

— Нет, не благодари. Мне кажется, ты неправильно поняла нашу договоренность.

Из соседнего сада до них донесся детский смех.

— В каком смысле?

— Что она в первую очередь касается меня и других руководителей.

Гунилла не ответила. Он долго и внимательно изучал ее лицо.

— Ты сидишь в дерьме, — проговорил Томми.

Она наморщила нос:

— Странный выбор слов, тебе не кажется?

— А тебе не кажется, что ты именно в нем и сидишь?

Она мотнула головой:

— Вовсе нет.

За долгие годы у них состоялось не меньше сотни таких разговоров, всегда развивавшихся по одному сценарию: Томми хотел контролировать ситуацию, а Гунилла никого к этому не допускала.

— Как себя чувствует Моника? — спросила Гунилла уже совсем другим, мягким тоном.

Томми перевел взгляд на кусты и деревья сада.

— Хорошо. Пока никаких симптомов.

— Что говорят врачи?

Теперь он взглянул ей в глаза:

— Что они не знают. Не точно знают — примерно так.

— И что все это значит?

Томми произнес еле слышно:

— БАС[31]неизлечим, и Моника довольно скоро ощутит первые симптомы.

Гунилла увидела горе в его глазах. Он опустил взгляд, стал смотреть в свою чашку:

— Знаешь, что самое ужасное?