кивнул, дескать, подождите минуточку, сейчас я освобожусь и буду к вашим услугам. Доведя резец до края заготовки, он выключил станок, немного распрямился. Выпрямиться во весь свой богатырский рост он не мог — мешал низкий потолок.

— Пришлось задержаться. Хотел успеть, чтобы на завтра не осталось.

— А что это у вас тут поразвешено? — спросил Ромашко. — Какие-то модели?

— Так, пустяки... — махнул рукой Лесь. — Догадки не догадки, мысли не мысли... Все вместе. Садитесь, раз уж зашли. Ваша светлость начальство редко когда заглядывает в наше подземелье.

Сели на доске, положенной на ящик.

— Мы собирались уже уходить, — сказал как бы в оправдание Ромашко. — Видим свет...

— Понимаю. Совпадение обстоятельств, — смягчился Лесь. — Вы просто так, без цели зашли?

— Без цели, — кивнул Григорий, осматривая «кабинет» Леся Прута. — На огонек потянуло.

— Курите? — Лесь достал пачку «Примы». Ромашко отказался. Григорий взял сигарету. — Минутку! Вы хотите прикурить... Сосредоточьтесь на этой мысли. Раз, два, три! Прошу затянуться!

Григорий не успел заметить, как и почему на кончике его и Лесевой сигарет зажглось по огоньку.

— Секрет фирмы! — засмеялся Лесь. — Немного химии, немного физики. Никакого обмана.

Григорий запыхтел сигаретой:

— Надо же, горит.

— Вы спрашиваете об этих вещах... — Было видно, что Лесь доволен и неожиданным приходом Ромашко и Савича, и их товарищеским отношением, и эффектом с сигаретой. Он почувствовал, что им интересуются как человеком, как личностью, независимо от его должности и занятий. Он подобрел, оттаял душой. — Я не разбрасываюсь, долблю в одном направлении. Сперва работал в исследовательском химическом институте, потом перешел к медикам-нейрофизиологам, потрудился и в институте механики. Теперь — у вас. Прослышал про вычислительную машину. Нет, я не летун. Поставил себе цель узнать: что такое память и где она гнездится?

— Ну и как, узнал? Или хотя бы приблизился к этому знанию? — скептически спросил Григорий.

— Кое-что подметил... Книга, перфокарта, кинолента — это тоже память. Мертвая и неподвижная. Нужны усилия, чтобы ее оживить, придать ей движение... В вычислительных машинах алгоритмы и эвристики записывают на магнитные ленты. То же самое и в организме... Генетические клетки зафиксировали всю программу его развития. Их память приводится в движение специальным биохимическим механизмом... Проведем параллель с системами управления. Никто не опровергает иерархии систем управления в организме от клетки до органа, до группы органов, наконец, до всего тела...

— Не усложняешь, Лесь?

— Усложнять сверхсложное? Я тоже в свое время был в Киеве, Григорий Васильевич. Слушал Николая Михайловича Амосова. Согласен с его разграничением уровней управления. Одноклеточные — третий уровень. Системы усложняются за счет длины цепочки. Впоследствии их соединения становятся параллельными, происходит надстройка этажей. Сперва — клетки. Потом — первичные системы. На этом уровне создаются параллельные и поверхностные структуры — многоклеточные с человеком в конце. И — племя, род, общество.

— Хорошо усвоил! Хоть сейчас принимай зачет, — пошутил Григорий. — Только не пойму, к чему ты клонишь? Где память?

— Не сбивайте меня с мысли, — попросил Лесь. Он помолчал с минутку, чтобы сосредоточиться. — Я размышляю так... Человечество как систему определяют свои коды информации и свои модели, а память сохраняют язык и вещи. Второй признак — отсутствие строгой и постоянной структуры. Она вся в движении! Ее структура предусматривает такую программу, в ходе выполнения которой и сама структура меняется, что в свою очередь ведет к изменению программы. Все верно. Для общества хранилищами памяти могут быть вещи — строения, мемориалы, памятники культуры, механизмы. А где сохраняется речь?

— В коре и подкорке, в структурах головного мозга... — задумчиво произнес Ромашко.

— Вот и Николай Михайлович Амосов считает, что структурами из корковых клеток, соединенных временными связями, отображены модели всего внешнего и внутреннего мира. Правда, он оговаривается — модель никогда не является копией. Где-то на нижних уровнях, в атомах, обязательно будет разница. Вершина сложности модели выражается во внешней информации, в высших ее кодах. Ну, там еще есть немало замечаний, отступлений. Но главное для меня то, что он отметил: предел общего количества переработанной информации определяется объемом памяти на разных уровнях. Улавливаете — память на разных уровнях! От молекулы и клетки до системы клеток — мозга, до ассоциации мозгов — общества.

— И ты о том же... — встрепенулся Григорий, вспомнив разговор с Ромашко. — А ты пробовал воссоздать?

— Начал с механики. Перешел к электричеству. К химии. Всякий раз прибавлялся какой-нибудь штришок, черточка, наблюдение. Теперь очередь за биохимическими, электрохимическими моделями. Потом я их объединю. Если мои надежды не оправдаются — есть еще резервы: коллоидные растворы. Уверен — решение надо искать на молекулярном уровне.

— Великое это дело — уверенность, — гася в пепельнице сигарету, вздохнул Григорий. — Но для нее нужна опора. Она у тебя есть?

— Самое убедительное — сам организм. Молекула воды является своеобразным тригером. Напряжения и токи в ней изменяются скачком. На выходе. Полная аналогия с состоянием нервного волокна — скачок «возбуждения», скачок «торможения». Если несколько молекул органической жидкости спрессовать в цепочку...

— Спрессуешь! А как же! — вставил шпильку Ромашко. — Нигде в мире не найдешь таких прессов.

— Не придирайтесь к слову, вы же прекрасно все понимаете, — осуждающе покачал головой Лесь. — Так вот. После возбуждения в нервной клетке коры образуется цепочка молекул. Некоторое количество тригеров принимает возбуждение. Все они находятся в положении «ввод». По законам резонанса, на который настроены все клетки, возбуждение распространяется на весь мозг. Далее — резонанс затухает. Происходит тормозящий процесс. Тригер закрывается. Возбуждение так выстроило молекулы-тригеры, что они могут сохранить след сколько угодно времени. Когда чистота и сила резонанса совпадают с возбуждением, законсервированным в тригерной цепочке, он переходит в положение «вывод», передавая в систему нейронов параметры остаточного следа. Это, на мой взгляд, и является приблизительной моделью памяти.

— Воображения и фантазии тебе, Лесь, не занимать, — сказал Григорий. — Будем работать вместе. Есть одна интересная идея...

— Я вам сделаю любой прибор, — неожиданно наежился Лесь. — Сделаю на совесть. Только не сбивайте меня с моего пути.

— Они пролегают рядом, наши пути, — Григорий встал. — Приглашаю тебя завтра