– Душа моя, Алёнушка, пойдем к тебе, поплачем, давно я слезами души не облегчала, – предложила Иринка. – А то придет мой медведь, с ним не поплачешь, не дает…

Алёна, тронув подругу за локоть и приложив палец к губам, показала, чтобы та помолчала. Прислушались.

Издали донесся бешеный нарастающий конский галоп. Женщины, вытянув шеи и поднявшись на носки, пытались разглядеть всадника, но из-за высокого тына воеводского двора ничего не было видно.

– Уж не случилось ли чего? – тревожно проронила Алёна. Но вот в воротах показался всадник. Это был Алешка. Вздыбив перед воеводским крыльцом взмыленного жеребца, он закричал:

– Тетка Алёна, тетка Ирина, беда! Краснополые наших мужиков бьют!

– Где?

– В Кременках!

Алёна, оставив Иринку расспрашивать Алешку о Матвее, бросилась в терем. Вихрем влетела она в горницу, где атаманы еще сидели за столом, обсуждая предстоящий поход. Прямо с порога она крикнула:

– Время дорого! Всех конных немедля в седла! Долгорукий с войском в Кременках!

Но Алёна ошиблась. Не Долгорукий шел боем на Кременки, а князь Федор Иванович Леонтьев. Учтя ошибки, допущенные воеводой Щербатовым в Исупово, князь Леонтьев повел себя более осторожно: разделив приказ Василия Пушечникова на две части, он один полуприказ направил на Кременки через Кошелиху, а другой – через Дивеево. Сам же с двумя полками пеших стрельцов пошел через Лихачи. Таким образом, тысяча триста повстанцев оказались в окружении более чем трехтысячного стрелецкого войска.

Когда прозвучали первые залпы пищалей и повстанцы, застигнутые врасплох, заметались по деревне, сотня конных стрельцов под командой Мишки Хамова рассекла деревню пополам, разделив и без того слабые силы повстанцев. Большинство мужиков во главе с атаманом Даниилом Сидоровым укрылось за высоким тыном усадьбы Андрея Замятина, туда же заскочили и Мотя с Алешкой.

Преследуя убегавших мужиков, до двух десятков стрельцов влетело на замятинский двор. Увидев скопище повстанцев, они повернули назад, но было поздно: в воротах, преградив путь стрельцам, перебрасывая с руки на руку тяжелую дубовую плаху воротного засова, широко расставив ноги, стоял Мотя. Ринувшиеся на него четверо стрельцов были сметены страшным сокрушающим оружием. Остальных же стрельцов посекли оправившиеся от страха мужики. Ворота заперли на засов и для верности подперли бревнами.

Стрельцы не заставили себя долго ждать. Они разом хлынули со всех сторон на усадьбу.

Повстанцы, повинуясь приказам Даниила Сидорова, рассыпавшись вдоль тына, приладив наскоро к бревнам лавки, подпоры, прикатив колоды и, взгромоздясь на все это, принялись огнем из пищалей осаживать разохотившихся стрельцов. Потеряв несколько десятков человек, стрельцы отошли от усадьбы и укрылись за деревьями.

– Не робей, мужики! Целься лучше! Попусту зелье не жечь! – то и дело раздавался зычный голос атамана Сидорова, подбадривающего мужиков. – Вали краснополых! Наш черед пришел за правое дело постоять, так не выдадим же, братья!

Ревом одобрения ответили повстанцы на призыв атамана.

– Сидоров! – позвал Мотя проходившего мимо атамана. – Постой! Разговор у меня к тебе.

Даниил увидел Матвея, и лик его прояснился.

– Мотя, ты ли это? Откель к нам?

– То не важно, – отмахнулся Матвей. – Что ты делать намерен?

– А черт его знает, – раздосадованно махнул рукой атаман и зло процедил сквозь зубы: – Биться будем, пока зелье есть, пока мужики саблями да дубинами махать не устали, а там как Бог положит! Подмоги все едино ждать неоткуда.

– А ежели послать весточку в Темников? – предложил Мотя. – Кони в усадьбе имеются, я сам видел. Может, и проскочит кто-нибудь.

– А что, попытка не пытка! Сейчас найдем охотника. Эй! Мужики! – обратился Сидоров к повстанцам. – Надо пробраться в Темников, допомогу привести. Кто желает порадеть за общее дело, подай голос!

Охотников на опасное дело вызвалось до десятка.

Выбрав двух, атаман послал их за лошадьми. Когда те вернулись, ведя в поводу коней, Даниил, показывая на ворота, на близко расположенный лесок, наказал мужикам:

– Как ворота отворим, скачите что есть духу в лес, там пули стрелецкие не уловят.

Охотники кивнули головами.

– Ну, а теперь с Богом! – перекрестил Даниил мужиков и махнул рукой, чтобы открывали ворота.

Створки со скрипом разошлись, и в образовавшийся проем, нещадно хлестая плетками лошадей, ринулись всадники. Все мужики, находившиеся в усадьбе, затаив дыхание, глядели вслед удалявшимся товарищам. Вот уже пройдена половина пути и спасительный лес все ближе и ближе, но не суждено было свершиться задуманному. Грянул залп, и лошади понеслись далее без всадников.

Тягостное молчание воцарилось в усадьбе, безысходностью веяло от гнетущей тишины.

– Дозволь мне, атаман, попытать счастье, – подал голос один из повстанцев. – Мне колдовка предсказала жизнь долгую, авось проскочу!

Даниил Сидоров согласился. И вот уже новый посланец несется через луг к синеющему лесу, но вновь раздается пищальный залп, и всадник валится из седла.

Алешка настойчиво тянет Матвея за руку.

– Ну пойдем, скажу чего.

Уведя Матвея в сторону, он с жаром что-то шепчет ему на ухо. Мотя поначалу отмахивается, но потом, подумав, соглашается и ведет Алешку к атаману.

– Ты послушай только, что удумал малец, – показывая на зардевшегося Алешку, сказал Матвей Сидорову. – Привяжите, говорит, меня под брюхом у лошади, укройте круп тряпицей, чтобы стрельцы не узрели, и пустите. А что? Может, и проскочит шельмец! А?

Атаман задумался.

– А не забоишься? – спросил он строго у Алешки. – Стрельцам попадешься в руки, с живого шкуру сдерут!

– Не-ет! – замотал головой парнишка. – Чай, не впервой такое!

– Ну, гляди! Для верности мы вот что сделаем: ты, Анисим, – кивнул атаман молодому сухощавому повстанцу, – сядешь в седло и как только выедешь за ворота, вались с лошади на землю. Пущай стрельцы думают, что лошадь сбросила тебя, а там уж как Бог даст…

Алешку подвязали вожжами к теплому лошадиному брюху. Почувствовав непривычную тяжесть, жеребец забеспокоился, забил копытами.

– Ну-у, шалый! – прикрикнул на него Мотя и, нагнувшись к Алешке, воткнул ему за пояс кинжал и сунул в руки пистоль.

– Авось пригодится!

Поводья привязали к луке седла, чтобы не мотались, поверх накинули длиннополый плащ. Анисим вскочил в седло и с гиканьем понесся к распахнутым воротам. Повстанцы прильнули к тыну, чтобы лучше видеть происходящее.

Вырвавшись за ворота, которые тут же заперли, жеребец пошел широким аллюром через луг к лесу, но потом вдруг, резко вильнув вправо, выскочил на дорогу. Анисим, пригнувшись к луке седла, нещадно хлестал его по крупу. Но вот, спотыкнувшись о лежащий на дороге труп стрельца, жеребец со всего маху полетел на передние ноги, перекувыркнулся и, сбросив всадника, понесся вперед. Только плащ широкими черными крыльями трепал его по бокам да хвост стелился следом, как бы отделясь от обезумевшего хозяина. Еще мгновение, и конь скрылся за поворотом дороги, далеко оставив позади себя выскочивших было на перехват стрельцов.