хватает ее за руку. Она пытается стряхнуть чужие пальцы – не мешайте, человек тут умирать собрался! – но хватка крепкая, как столярные зажимы. Рита чувствует мозоли на руке, уплотнившуюся кожу под обручальным кольцом, маленькие твердые шрамы, оставленные сорвавшимися молотками и гвоздями, и слышит голос Робби – Робби, которого здесь нет, которого ей не хватает, как руки или ноги, Робби, который говорит: «Не вздумай сдаваться, Рита Мерфи. Ты еще нужна». И потом что-то о том, что жизнь повторяет структуру дерева – концентрические годовые кольца, прошитые радиальными линиями. И он ведет ее сквозь мрак к крошечной точке бело-голубого света, и его рука сжимается все крепче, а потом из тишины раздается голос:

– Рита? Рита, моргните, если вы меня слышите.

53

Гера

наши дни

Я НЕТЕРПЕЛИВО ПОСТУКИВАЮ НОГТЕМ по винирам. Когда же Сильви наконец вернется из больницы с новостями? Меня бесит неизвестность. Ее квартирка кажется мне как никогда тесной и розовой. Так выглядит мигрень изнутри.

Я умоляла ее взять меня с собой в больницу. Я даже запрыгнула в лифт, преодолев свой страх перед этой лязгающей клеткой ради еще нескольких секунд в обществе Сильви. Она с трудом выдавливала из себя слова. Только сказала странным надтреснутым шепотом: «Расскажи мне про свою сестренку, расскажи поподробнее». И я объяснила, как больше двадцати лет спустя после ее рождения в почтовый ящик моей квартиры в Баттерси бросили листовку с фотографиями детей, родившихся с расщелиной нёба в развивающихся странах. В их лицах я узнала свою новорожденную младшую сестру и с тех пор везде искала ее, но не нашла следов.

На улице Сильви сразу же устремилась к станции метро.

– Я посижу с Энни, пока мы будем ждать новостей! – крикнула я ей вслед. Не уверена, что она меня слышала.

Я все еще стояла на тротуаре, оцепенело размышляя о том, почему Сильви начала спрашивать меня про волчью пасть и можно ли было отпускать ее одну в метро в таком состоянии, когда позвонила Эди. Сказала, что мой отец только что наговорил ей по телефону какой-то невероятной чепухи. Что, черт возьми, происходит? Я скороговоркой вывалила на нее новости. Нет, он не свихнулся. Это все правда. Объявив чрезвычайное положение, Эди настояла на том, чтобы отправиться в квартиру Сильви вместе со мной. И вот мы здесь. Ждем.

Прошло уже больше двадцати минут. Судя по выражению лица Энни, ей не терпится от нас избавиться. Она и встретила-то нас без особого энтузиазма: «Что вы здесь делаете?»

– Но Энни такая чудесная девушка! – воскликнула Эди громким шепотом через несколько минут после того, как мы вломились в квартиру. – Почему ты мне не говорила?

Мне стало так стыдно. Мне и сейчас стыдно как никогда. Я не смею взглянуть Энни в глаза.

– Прямо как в Венеции, – говорит Эди, оборачиваясь через плечо.

Она стоит на балконе, держась узловатыми пальцами за перила и постукивая ногой в такт музыке: молодой человек в шляпе без малейшего стеснения наигрывает на гитаре на палубе своего нэрроубота. С берега за ним наблюдает лохматая цапля. В жизни не видела таких страшненьких птиц.

– Не хочу никого обидеть, но я понятия не имею, зачем вы пришли, и прошу вас уйти, – доносится до меня голос Энни. – Это все вас не касается.

Я поворачиваюсь. Мне хочется рассказать ей все. Но это должна сделать ее мать. Я открываю рот и молча закрываю.

На ее щеках горят гневные розовые пятна.

– Я испортила вашему сыну жизнь, вы не забыли?

Эди отворачивается от балкона, безмолвно умоляя меня сказать именно то, что сейчас нужно. Я, как всегда, понятия не имею, что сейчас нужно.

Энни сует руки в карманы джинсов, приоткрывая узкую полоску загорелого, едва заметно округлившегося живота. От одного его вида у меня в горле встает ком. Мне хочется коснуться гладкой кожи. Поговорить с будущим малышом. Попросить прощения.

– Ты совершенно права, Энни. Мы пойдем, – говорит Эди, заходя в комнату и надевая свою джинсовую куртку.

Я не двигаюсь с места, и Энни поворачивается ко мне, вопреки всему снова переключаясь на вежливый тон. Ее хорошо воспитали.

– У вас была с собой куртка, Хелен? – подсказывает она.

– Куртка? – бормочу я, не зная, как еще оттянуть свой уход. Мне хочется сказать: «Позволь мне остаться и узнать тебя поближе. Прости меня. Я все испортила». Вместо этого я говорю: – Только вон тот пиджак на спинке стула. «Шанель», – глупо добавляю я по привычке. Как будто дизайнер имеет какое-то значение.

Когда Энни бросает взгляд на меня, мне стыдно даже представить, кого она видит.

– Мне позвонить Эллиоту? Сказать, чтобы приехал сюда? Может, вы могли бы потом вместе съездить в больницу.

Она качает головой.

Меня охватывает желание выбросить этот треклятый пиджак в канал, чтобы доказать ей, что я не такая. Потому что, боже, Эди права. Энни действительно чудесная. Красивая. Решительная. И еще она внучка Большой Риты. По невероятной иронии судьбы – ну, или интернета – мне неожиданно достался второй акт этой пьесы, новая роль, новая семья. Второй шанс. И я уже его упустила.

Иногда нужно проявить жесткость ради благой цели, оправдывала себя я. Меня напугал Эллиот, влюбленно вздыхавший несколько недель подряд. Прямо как мама и ее страсть к Дону. Я должна была защитить его от этой катастрофы, как защитила себя, вступив в разумный брак, построенный на дружбе и отдельных спальнях. Энни ни за что не справится, решила я. Слишком юная. Слишком умная, чтобы удовлетвориться ролью матери. Недостаточно богатая. Статистика была против нее. Я всю жизнь помнила ту юную девушку, которая отдала Леснушку на милость Мардж с ее безумными идеями. Так что я несколько раз повторила Эллиоту, что – Сильви якобы сказала мне это по секрету – Энни не планирует никакого романтического продолжения. (Точно так же я соврала Энни и Сильви про то, что у Эллиота есть другая девушка.) Я сказала ему, что он должен выполнить свой долг, выплатить необходимые суммы – точнее, это сделаем мы с его дедом, – но остаться свободным, чтобы в более зрелые годы у него была возможность познакомиться с кем-то еще и завести серьезные отношения. С подходящей девушкой, более похожей на нас. «На нас»? «На меня»? Господи, о чем я только думала? Как будто в нашей семье недостаточно сумасшедших.

– Хелен, возьми пиджак, – твердо произносит Эди.

Она встревоженно смотрит на меня. Примерно так же соседи смотрели на маму во время очередного «эпизода» ее