– Да, я знаком с лордом Кентом, – сказал Гендель с сильным немецким акцентом и поклонился в ответ. – Для меня большая честь, что ваша светлость посетил мой концерт. Понравилась ли вам оратория?

– Это было великолепно, – сказал Себастьян с улыбкой.

– Мне никогда не доводилось слышать столь возвышенной музыки, – неожиданно для себя вступила в разговор Корделия и замолчала в смущении, вспомнив, что ее еще не представили.

Гендель обернулся к Корделии и, подойдя, поцеловал ей руку.

– А это что за божественное создание?

Рука Корделии, которую держал Гендель, дрожала, она взглянула на Себастьяна, который в свою очередь посмотрел на лорда Кента.

– Это мисс Корделия Шалстоун, сэр, – сказал тот.

– Рад с вами познакомиться, мисс Шалстоун, – сказал Гендель, отпуская ее руку. И добавил, сосредоточенно сдвинув брови: – Шалстоун? Кажется, я где-то слышал это имя.

Лорд Кент оперся на костыли.

– Ее отец – тот самый викарий, о котором я вам рассказывал.

Гендель радостно улыбнулся.

– Ах да, тот самый замечательный викарий! Его музыка просто удивительна! – И он повернулся к лорду Кенту. – А где же он? Почему он не пришел?

Лорд Кент промолчал и лишь посмотрел выразительно на Корделию, явно желая, чтобы она сама сообщила Генделю правду. Что ж, он прав, она виновница обмана, ей и расплачиваться.

Собравшись с духом, Корделия сказала:

– Мой отец не пришел, сэр, потому… потому что хоралы, которые лорд Кент издал анонимно, сочинил не он. – Она перевела дыхание. – Их сочинила я.

Гендель изменился в лице.

– Я не понимаю. – Он повернулся к лорду Кенту. – Что все это значит?

Лорд Кент выдавил из себя улыбку.

– Когда я сообщил вам, что автор хоралов – викарий Шалстоун, я думал, что это действительно так. Все они были подписаны его именем. Но вчера, когда Шалстоуны прибыли в Лондон, мне стало известно, что на самом деле они были сочинены его дочерью. И она перед вами.

Гендель взглянул на нее.

– О Господи, – пробормотал Гендель, разглядывая Корделию. На лице его было написано недоверие, и он холодно сказал ей: – Позвольте мне сказать, мадам, что я ожидал иного.

Корделии было неуютно под его взглядом.

– Я… я понимаю, сэр. Я не должна была подписывать свои сочинения именем отца, но он настоял на этом, потому что боялся, что, если я поставлю свое имя, это… повредит мне. Женщин-композиторов обычно всерьез не принимают.

Он задумался на мгновение, потом вопросительно взглянул на нее.

– Вам очень хотелось стать композитором?

Она облизнула пересохшие от волнения губы и кивнула.

– Очень. Музыке учила меня мать, но мне всегда хотелось сочинять самой, а не играть чужие произведения.

Себастьян и лорд Кент стояли неподвижно, не сводя глаз с Генделя. Даже леди Джудит была взволнована. Корделии казалось, что сердце ее готово выпрыгнуть из груди. Под его изучающим взглядом она чувствовала себя совершенно незащищенной, у нее было ощущение, что он может читать ее мысли. Ей вдруг страстно захотелось бежать прочь, бежать до того, как он назовет ее шарлатанкой и выгонит с позором.

Взгляд его упал на ее сумочку.

– Что у вас там?

Дрожащими пальцами она раскрыла сумочку.

– Мои сочинения, сэр. Все, что я написала.

– Покажите мне один из хоралов, последний.

Она вытащила ноты с новым хоралом, которым она очень гордилась, и протянула ему.

Он изучал ноты молча, время от времени напевая себе под нос. Потом поднял глаза.

– Вы слишком часто удваиваете третьи, – ворчливо заметил он, – лучше удваивать пятые.

Она не сразу смогла ответить.

– Я… я… Конечно, вы правы, сэр. Боюсь, мне часто приходится удваивать третьи, потому что в нашем хоре теноры слишком слабы.

Он махнул рукой.

– Да, из-за этих певцов столько хлопот. Даже мне пришлось изменить некоторые арии в оратории, потому что солист не мог их вытянуть. От певцов одни неприятности, не правда ли?

Она кивнула, с трудом осознавая, что он говорит с ней как с равной.

– А почему именно хоралы? – вдруг спросил он. – Это что, лучшее, на что вы способны?

Она напряглась. Самое трудное было впереди.

– Я сочиняла и другое, например, пару прелюдий. Но, поскольку я дочь викария, разумнее было работать над тем, что может исполнять хор во время службы. – Она помолчала, потом смело взглянула на него. – Домашние обязанности не оставляют мне времени для более серьезных сочинений, таких, как оратория. Но мне очень хотелось бы поработать над большим произведением.

Он нахмурился.

– Ах да, домашние обязанности. Сочиняющая женщина живет не так, как сочиняющий мужчина. Это ведь мешает вашей работе, не так ли? Если вы действительно хотите сочинять…

– Я действительно хочу сочинять, – перебила она его. – Но у меня есть обязанности, которыми я не могу пренебречь. И именно то, что у меня так мало времени, заставляет меня особенно серьезно относиться к занятиям музыкой. Я не могу позволить себе перебирать возможные аранжировки, как это делаете вы, а должна сразу же выбрать лучшую. – Она опустила глаза. – Но вы правы, слишком много трудностей встает на моем пути. Я никогда не могла бы сочинить такое великолепное произведение, как «Мессия». – Она говорила истово. – Могу себе представить, как долго вы над ним работали и сколько слез пролили.

В глазах его блеснуло нечто, он слегка улыбнулся.

– И слез, и крови… и много чего другого было пролито. Толпа права, рассказывая это про нас, композиторов.

Он сказал «про нас». Сердце ее бешено колотилось, она взглянула на него, но лицо его было непроницаемо.

– Расскажите-ка мне подробнее про свои хоралы, – буркнул он и указал на диван и стулья, стоявшие у стены.

Корделия посмотрела на лорда Кента, и тот кивнул. Глаза леди Джудит сияли, а Себастьян подбадривающе улыбнулся ей, когда они стали рассаживаться. В комнате было довольно прохладно, но Корделия не замечала этого, потому что кровь стучала у нее в висках и прилила к лицу.

Ей было очень трудно сосредоточиться на вопросах, которые задавал Гендель. Присев на краешек стула, она незаметно обтерла вспотевшие ладони об юбки, чтобы не выдать свое волнение. Гендель решил устроить ей проверку, выяснить, насколько она разбирается в музыке. Но ответы ее, видимо, пришлись ему по вкусу, она немного успокоилась и даже осмелилась сама задать несколько вопросов про ораторию.

Прошло около получаса, и Гендель сказал вдруг: