— Ты видела его? — оживился Русинов.

— Да! Мы с мамой делали промывание желудка! — засмеялась Ольга. — У него острое отравление, иначе бы не поймали.

— Это он консервами!

— Не знаю чем. Потерял дар речи, не разговаривает, а только мычит, — рассказывала она. — На слова не реагирует. Короче, пациент вашего профиля. Повезли в Пермь, оттуда — в Москву…

— Больше никого не поймали? — поинтересовался Русинов, думая о серогонах.

— Нет, папа уже вернулся, — обеспокоилась Ольга. — И снова собирается в ночь. Давай-ка я тебе руки обработаю и смажу!

Он подставил ей обожжённые ладони.

— Оля, может быть, мне выйти и сдаться?

— С ума сошёл?

— Иногда кажется, сошёл, — подтвердил он. — Все признаки психического заболевания. Так что твой папа недалеко от истины: маниакальные идеи, подозрительность, поиск тайных организаций, заговоров… Все симптомы.

— Это уже серьёзно! — засмеялась она.

— Помнишь, я тебе говорил, что везём сигнал — вербный мёд? Теперь ты убедилась, что это не плод моей фантазии?

— Всё очень странно, — проговорила она, смазывая ладони пахнущей рыбьим жиром мазью. — От тебя действительно хотят избавиться… И мой папа в том числе.

— С папой всё понятно, — попробовал оправдать его Русинов. — Он исполняет свой служебный долг. К тому же боится, что сумасшедший залётный… турист увезёт единственную дочку.

— Допустим, этого он боится меньше всего, — уверенно сказала Ольга. — Он знает, что я никуда не уеду.

— А если сойдёшь с ума? Вместе с туристом?

— Ничего, турист уедет, а я всё равно останусь… Но тот турист, которого я выберу, никогда не захочет уехать отсюда.

— Это не слишком самоуверенное заявление? — спросил Русинов.

— Нет… В нашей семье принято, что женщины выбирают себе мужей. Папу моя мама привезла из Красновишерска, — она забинтовывала ему ладони. — А моя бабушка была замужем трижды. И всех троих мужей выбирала сама.

— В вашей семье настоящий матриархат, — засмеялся Русинов.

— Не совсем так, — серьёзно заметила Ольга. — Но последнее слово за женщиной.

— Ты меня уже выбрала? — тихо спросил он и обнял её забинтованными руками.

— Увы! Ты же уедешь, — проронила она. — Мне же придётся остаться…

— Всё ясно. Твой отец недоволен выбором!

— Не было выбора! — Ольга освободилась из его рук. — Это шутка!.. Просто жалко тебя отдавать в руки твоих коллег. А я выйду замуж за снежного человека.

— Но последнего снежного человека только что поймали! И у него острое отравление!

— Это был Зямщиц… Кстати, у него в логове нашли картинки из твоей машины. Голенькие девицы! Ничего, да? Вы чем-то похожи! — засмеялась Ольга. — Оба сексуальные маньяки!.. А я найду себе настоящего снежного человека.

— Что же, ищи, — обиделся он. — Я пойду в лес, разденусь, обрасту шерстью…

— Надо сначала сдвинуться, потом идти.

— Я уже сдвинулся, — проговорил Русинов. — Когда меня заперли в пещере. И не заметил когда…

— Кто тебя запер? — удивилась Ольга.

— Не знаю… Из меня хотели сделать такого же сумасшедшего, как Зямщиц. Только я вырвался! Но, как говорили в старину, разум повредился, — он повертел пальцем у виска. — Потому мне кажется, что здесь у вас существует тайная организация, эдакий орден хранителей «сокровищ Вар-Вар». Авега из них, дядя Коля-Варга тоже. — Русинов показал на улицу. — И Любовь Николаевна… Они все жили в пещерах, как в монастыре. Потому все так странно встречают солнце. Пока не посидишь в каменном мешке, не поймёшь, что значит видеть свет… А на поверхности живёт обслуживающий персонал, группа обеспечения, к которой принадлежишь и ты, Оля… Ну что? Как можно расценить человека, который выдумал это? Душевнобольной.

Ольга тихо подошла к окну, поглядела на Любовь Николаевну, «рассматривающую» цветы, затем присела на корточки возле Русинова, посмотрела в глаза.

— Прошу тебя, — умоляюще проговорила она, — никогда и никому об этом не говори! А лучше забудь всё и не вспоминай этих имён.

— Значит, у меня с головой всё в порядке? И это не бред сумасшедшего?

— Поверь мне, тебе опасно знать… Хотя ты прав, я принадлежу… Только не спрашивай ничего больше!.. Это не орден, не организация. Это образ мышления! Мы не такие, как все, — в её глазах стоял страх. — Не ходи дальше, Саша! Остановись, прошу тебя!.. И лучше уезжай. Тебе всё равно не дадут здесь жить. О тебе всё знают!

— Ты же мне поможешь? — с надеждой спросил Русинов.

— Не смогу помочь, — сказала она тихо и уткнулась в его колени. — Ты пробудешь здесь три дня… Потом всё равно придётся уходить. А в горах они тебя поймают. Если уже запирали в пещере, значит, всё… Уезжай!

— Пока я не найду сокровища — не уеду, — твёрдо заявил он. — Тем более сейчас!

— Зачем тебе сокровища? — Ольга подняла голову. — Я же чувствую, ты не хочешь золота, камней, богатства… Тогда зачем тебе это?

Он сжал её лицо запястьями рук — ладони в бинтах…

— Понимаешь, для меня это тоже образ жизни. Образ мышления. Я столько лет искал сокровища, столько лет жил в прошлом… Мне даже прозвище дали — Мамонт.

— Я слышала…

— От кого ты слышала? Меня называли так только близкие друзья.

— Ещё в детстве, — призналась она. — Каждой весной говорили — скоро приедет Мамонт. А мне хотелось так посмотреть, что это за человек, которого боится папа.

— Но ведь я в этом районе никогда не был!

— Пока ты был далеко — тебя не трогали…

— Значит, я сейчас приблизился вплотную? — спросил он. — И сокровища где-то близко?

— Ничего не могу сказать, потому что не знаю, — проговорила Ольга. — Я просто лечу людей. И моя мама лечила… Иногда они появляются из-под земли, как дядя Коля. Пещеры высасывают из них здоровье. Любовь Николаевна ослепла возле сокровищ…

— Возле них можно ослепнуть! А потом и жить слепым…

— Ты сумасшедший!.. Мне же хочется просто жить, как все люди, — она чуть не плакала. — Как снежный человек…

— Я тебя люблю, — неожиданно признался он и испугался своих слов.

Она замерла, снова уткнувшись ему в колени. Потом тихо сказала:

— Уезжай… Пожалуйста… Я тебя никогда не забуду, Мамонт.

— Прости меня… Я остаюсь здесь.

Ольга медленно выпрямилась — в глазах стояли слёзы.

— Если бы могла показать тебе сокровища — показала бы! Я чувствую, что ты хочешь, верю тебе… Показала бы, а ты бы успокоился и, может быть, уехал. И моя совесть осталась бы чиста… Но Атенон не позволит ввести изгоя в сокровищницу! Только ему можно…