– Я уже привык, – тихо сказал Хозяин. – Мне, наверное, этого будет не хватать...

Пес засмеялся.

Завтра Пасха. Сегодня он увидит Кардинала и станет понятно, зачем все это было. Зачем он убивал. Зачем пытал.

Кардинал уверен, что Пес не понимает... А он действительно не понимает всего, но то что ставка сделана на один ход, что второй попытки не может быть – это Пес понимает прекрасно.

Пес взял нож. Смочил лезвие ядом.

Хозяин сглотнул и отвел взгляд. Он может шутить, может делать вид, что все нормально, что поднятый нож – всего лишь пауза в разговоре... Страшно. И больно.

Он сделал ставку. Одну. И поставил всё. Всё, что было у него. И всё, что было вокруг. Весь мир...

Почему же так медлит Пес? Почему так медленно отводит руку с ножом? Очень медленно... Клинок приближается к груди, ползет... Все тело Хозяина напряглось, и боль потекла от пробитых рук к сердцу... Смог бы Лжец придумать что-то изощреннее? Смог бы?

Нельзя закрывать глаза. Он приказал себе не отводить взгляда от лезвия. Это единственное, что он может делать, чтобы не утратить уважения к себе. Не закрывать глаза и продолжать разговор, как ни в чем не бывало, после того как смерть в который раз разочарованно отойдет в сторону, разведя руками.

Пес ударил как всегда стремительно. Он не хотел мучить больше необходимого и делал, что мог. Ничего, подумал он, когда тело Хозяина выгнулось, мы уже добрались.

– Ну вот мы и добрались, – сказал Старик. Прямая дорога, вымощенная камнями, вела наверх, к монастырю. Солнце уже сползло по небу до самых горных вершин. Солнце тоже устало ждать.

– Здесь только одна дорога. Вот тут. Прямо к воротам. – Старик указал рукой.

Тени от скал легли поперек дороги. Они пытались остановить пришельцев или, наоборот, ступенями стелились им под ноги.

– Лагерь ставим внизу, вот тут, ты не возражаешь?

Ловчий пожал плечами. Это глупость. Большая глупость. Они пришли к монастырю в полнолуние, когда вся эта нечисть становится еще сильнее. Сколько, он говорил, в монастыре собралось? Несколько десятков оборотней и упырей? И еще ведьмы и колдуны?

Если этот поток ярости выплеснется из-за стены и устремится вниз, к лагерю, размещенному у подножия горы... Никто не сможет этого остановить. Ни кресты, которые начали вкапывать, ни бочки со святой водой, которые выкатывают вперед.

Даже если бы за стенами прятались обычные люди, у Старика не было шансов взять монастырь без осадной техники. А вся техника осталась возле замка.

– Тебе что-то не нравится? – спросил Старец.

Что-то сверкнуло на стене монастыря под лучом заходящего солнца. Неужели и вправду там серебряные ворота? Не соврали схваченные крестьяне. Под пытками не врут.

В монастыре ударил колокол. Колокол – в логове Нечистого?

– Завтра Пасха, – сказал Старик.

– Сегодня – полнолуние, – сказал Ловчий. – Не боишься?

Очень страшно. Она первая увидела людей внизу, возле дороги. Много людей. Целое войско. Зачем?

Зачем они пришли?

Она сбежала со стены, бросилась к Тени. Посреди двора остановилась. Не к Тени нужно. Нужно предупредить аббата. Он знает... Он все знает.

Удивленное лицо Тени. Она идет от коровника.

Там, посмотри, там! Взмах рукой в сторону стены. Тень поставила ведро и пошла к лестнице.

– Отец! – крикнула Солнышко. – Отец!

– Что случилось?

– Там... Там – люди. Много. Они стоят возле дороги... они пришли к нам... Пришли за нами...

Аббат встал из-за стола, зачем-то огляделся, словно решил уйти из этой комнаты навсегда и прощался с вещами.

Монахи стояли на стене молча. Неподвижно, словно изваяния. Словно были частью этой стены. И даже когда ударил колокол, никто не вздрогнул. Все они: и те, кому дано было чувствовать будущее, и те, кого это проклятие минуло, – все они чувствовали, что опасность исходит от этих маленьких людей внизу. Чувствовали, какая опасность исходит от тех, кто стоит внизу.

Колокол замолчал, и монахи услышали, как скрипнули, открываясь, ворота.

Аббат вышел на площадку перед монастырем, оглянулся. Солнышко схватила Тень за руку. Почувствовала, как рука Корня легла на плечо.

Правая рука аббата начала подниматься вверх, словно для благословения, но замерла на полпути и бессильно упала вниз.

Аббат, набросив на голову капюшон, медленно пошел по дороге вниз. К людям.

– Кто-то идет! – крикнул телохранитель Старика, и запах сомы ударил в лицо Ловчего, заставив отвернуться.

Они пьют напиток богов, не переставая. Вон, даже сейчас, стоя вокруг Старика, они время от времени лениво отхлебывают из фляг.

По дороге шел человек.

Солнце, устав разглядывать людскую суету, уходило за горы, к океану. Тени растекались все дальше и дальше, угрожая заполнить долину и утопить всех, кто в ней был.

В лагере, за спиной Ловчего послышались крики, командиры, надрываясь, что-то приказывали своим людям, но Ловчий смотрел на идущего по дороге человека.

Серый плащ с капюшоном, медленный, словно неуверенный шаг. Возле первого вкопанного креста человек остановился и перекрестился.

Старик хмыкнул. Ловчий молчал.

– Здравствуйте, – сказал человек в сером плаще.

– Здравствуй, – сказал Кардинал.

Комната на этот раз была ярко освещена, и Пес смог, наконец, рассмотреть лицо Кардинала. Ничего страшного не было в его чертах. И даже глаза смотрели не безумно, а всего лишь... увлеченно, что ли.

Кардинал долго рассматривал неподвижного Хозяина. Крест прислонили к стене, и теперь Псу на мгновение показалось, что Кардинал сейчас опустится на колени перед этим чудовищным распятием.

Хозяин открыл глаза.

– Здравствуй, – повторил Кардинал. И улыбнулся.

Именно так он себе представлял эту встречу. До мелочей. Специально приведенные в комнату колдуны были прикованы к дальней стене, но так, чтобы их видел распятый.

– Можешь называть меня Кардиналом, – сказал Кардинал. – А как мне называть тебя?

Хозяин оглядел комнату. Посмотрел в глаза Псу.

– Извини, что я был вынужден привезти тебя таким образом, – Кардинал сделал знак рукой, и слуга подвинул ему табурет.

Кардинал сел.

Трое вооруженных слуг стали за его спиной. Один подошел к Хозяину.

– Можно было, конечно, поговорить с тобой прямо в твоем замке... Но ты мог не согласиться, не понять своей выгоды... извини, не выгоды, нельзя так говорить о высоких материях. Мог не понять меня. Моего предложения. А я ведь только хотел, чтобы все снова стало правильно. Чтобы все стало хорошо. И, кроме меня, только два... ладно, скажем... два человека могут это понять. Ты и твой приятель, Ловчий.