— Отличная работа, — похвалил он.

— Я боялась, — сказала она, — что вы остановите меня. Он покачал головой:

— Мы надеялись на тебя, малышка. Из всех нас только ты могла понять его, чтобы потом исцелить. Если бы тебе это не удалось, нам бы ничего не оставалось делать, кроме как убить его, а это несмываемым клеймом отпечаталось бы на нашей памяти.

— Значит, все это вы спланировали?

— Конечно, — кивнул Амос. — В мире больше нет места случайностям.

Вера обдумала его слова, пытаясь понять, почему ей так грустно от того, что со случайностями и страданиями покончено. "Видимо, это говорит во мне частичка Адамам, — наконец решила она и позабыла о своих терзаниях. Воссоединившись с родными, она стала нести исцеление Вортинга людям, и постепенно оно распространилось по всей планете. «Я исцелю мир и изгоню из него случайности».

— Дальше неинтересно, Лэрд. Рассказы о том, как хорошие люди исполняют доброе дело, как правило, скучны и занудны. Многие сотни лет потомки Адама использовали свою силу только для того, чтобы узнать истинные нужды и желания подданных и обеспечить народам хорошее и справедливое правление. Тем временем, втайне от семьи Адама, дети Мэттью и Амоса следили за разрастающимся миром, избавляя людей от боли, освобождая их память от печали, исцеляя больных, успокаивая разгневанных, возвращая тело увечным и зрение — слепым. Затем, в эпоху Великого Пробуждения, они открылись потомкам Адама, объединились вместе с ними и переженились друг на друге. К тому времени, как меня разбудили и подняли со дна морского, каждая живая душа на Вортинге происходила от меня. Мир был покорен свадьбами и венчаниями.

Когда же наконец на поверхность спустился первый корабль с других миров, они расценили это как вызов, брошенный их силе. И принялись следить за обжитыми людьми планетами. Корабли возвращались к себе домой и рассказывали, что нашли потерянную колонию, мир Вортинга, и что это означает конец страданиям. Вот откуда пошел ритуал огня и льда, Лэрд. И с тех самых пор в человеческой вселенной ничего, РОВНЫМ СЧЕТОМ НИЧЕГО не изменилось.

Лэрд сидел за письменным столом, и слезы капали на пергамент.

— И кончилось это лишь недавно, — пробормотал он. — Твои дети могли превратить людей в рабов, однако они отнеслись к нам с добротой — почему же они все разрушили? Почему перестали заботиться о нас? Чему ты так радуешься?

— Лэрд, — молвил Язон. — Ты не понял. Человечество и так превратилось в рабов. Просто эти рабы содержались в хороших условиях и были счастливы, чего раньше никогда не бывало.

— Мы не рабы. И у моего отца было две руки.

— Запиши эту часть истории, Лэрд Скоро нам придется заканчивать — зима уходит, снова нам понадобится помощь в лесу и на полях. Заканчивай начатое, я пока оставлю тебя в покое, как ты и хотел.

— А сколько еще осталось?

— Всего один сон, — успокоил его Язон. — История, повествующая о юноше по имени Милосердие и его сестре Юстиции. И о том, как они разрушили вселенский порядок. Может, узнав, чем все закончилось, ты перестанешь ненавидеть меня.

Ветер дул с юго-востока, теплый и сухой. Лед на реке вскрылся за одну ночь; весь день вниз по течению плыли громадные льдины. Кое-где еще лежал белый снег с вкраплениями пепла, летевшего из кузни, но под ним Лэрд уже слышал журчание воды. Он швырнул по охапке сена в каждое стойло, разворошил его и проверил овец, у которых вскоре должны были родиться ягнята. Несколько коров также было на сносях. Хоть зима и выдалась суровой, сена, запасенного прошлым летом, хватит еще месяца на два. Хороший год для растений и животных. Но не для человека.

В передней уже стояли приготовленные к летней работе инструменты; вскоре наступит время рыть канавы и окапывать изгороди, люди потянутся на поля. Ничего не случится, сегодня тепло, решил Лэрд и выпустил гусей попастись во дворе. С прошлой осени столько изменилось, что теперь он даже не подумал спросить у отца разрешения.

Мать была беременна. Скоро у нее должен родиться малыш, и отец не сомневался, что ребенок от него. «Что ж, очень может быть, — думал Лэрд. — Интересно, кто же ее любовник?» Он вдруг подумал на медника — мать не раз строила тому глазки. Но нет, медник не мог, он все время находился на виду. А кто мог? В дом постоянно заходили женщины, отец никуда надолго не отлучался. Но и мать никуда не выходила, разве что шла за советом к какой-нибудь из соседок или носила зерно на мельницу… Мельник? Да ну, неужели мать предпочла бы его отцу? Нет, это невозможно.

— Не самые подходящие размышления для мальчика, — заметил Язон.

Лэрд повернулся к нему. Тот стоял на пороге сарая, темный силуэт в лучах солнечного света.

— Я иду метить изгороди, — сказал Лэрд. — Умеешь это делать, или ты еще нужен отцу в кузне?

— Ты должен работать над книгой, — возразил Язон. — Ты уже думаешь о весенних работах, а книга еще не завершена.

— Весенние работы выполняются весной. Поэтому они так и называются. Сейчас весна, и я занимаюсь тем, чем должен заниматься. Сколько бы ты ни заплатил отцу и матери, вряд ли это стоит того, чтобы на будущую зиму остаться без крошки хлеба. Сам знаешь, в нынешние деньки можно и умереть от голода.

— Я пойду с тобой.

Они взяли по пиле и пошли вдоль живой изгороди. Тающий снег влажно чавкал под ногами, и южная часть изгороди, у которой снег уже стаял, вообще превратилась в море грязи. Лэрд остановился у сломанного снегом куста, ветви которого перегораживали тропинку.

— Здесь метку оставлять не обязательно, — сказал Лэрд. — Но все равно куст надо пометить. Иногда рабочие добираются до твоей изгороди только под вечер, а к тому времени они так устают, что ненавидят любого землевладельца, поэтому смотрят только, стоит метка или нет, даже если точно знают, что этот куст следует спилить.

Он сделал надрез на самой большой ветке, и они двинулись дальше, отпиливая надломленные сучья и метя растения, которые надо будет выкорчевать или пересадить немножко дальше.

— Мать беременна, — сказал Лэрд. — Я знаю, что тебе это известно, но подумал, может, ты что-нибудь расска-жещь мне об отце будущего ребенка.

— Он тот же самый, что и у тебя.

— Правда?

— Да, — кивнул Язон. — Во всяком случае, так утверждает Юстиция. А она в этом разбирается. В былые времена она бы не дала ребенку родиться, будь он зачат на стороне. В этом смысле жить было несколько проще.

— А зачем ей вообще ребенок? У нее уже есть я и Сала.

— Раньше, до Дня, Когда Пришла Боль, смертности среди младенцев не было вообще. Как ты думаешь, что бы случилось с миром, если бы в каждой семье было больше двух детей? Все женщины, за исключением девственниц и древних старух, ходят сейчас беременными, Лэрд. Большая часть детей выживет. А стало быть, годика через два у тебя под ногами будет ползать добрая сотня малышей. Так что смотри, тебе придется заставить эту землю давать больше, иначе люди начнут умирать.