Я киваю на все его слова. Сама же внутренне сжимаюсь и боюсь спросить, какая вероятность того, что у меня может быть аллергия, например. Но вместо этого о другом спрашиваю:

—Сколько по времени займет привести в порядок две ноги?

Брови Макса сводятся к переносице, он просчитывает что-то в уме, потом заключает:

—Не меньше месяца. Это если по три-пять часов каждый сеанс будет.

Я киваю.

—Хорошо. Спасибо. Давайте приступим тогда.

Придется задержаться. Придется выставку пропустить. Ради призрачной надежды вновь стать полноценным человеком и избавиться от комплексов.

Когда мы с Давидом возвращаемся в автомобиль, между нами повисает молчание. Не тягостное. Мы просто думаем каждый о своем всю дорогу до кладбища.

Не знаю откуда Давид знает где похоронен отец, да и спрашивать не хочу, но он уверенно ведет меня вдоль могил, а у меня на руках волоски встают дыбом от этого места.

Я резко останавливаюсь, оглядываюсь назад.

—Что такое?— спрашивает Леонов, заметив мою заминку.

—Я не готова. Не могу,— качаю головой и пытаюсь проморгаться, чтобы удержать слезы.

—Если не готова, не пойдем.

Он в несколько шагов преодолевает расстояние между нами, обхватывает подбородок пальцами, заглядывает мне в глаза.

—Только не плачь, хорошо? Лучше на меня кричи, хочешь злись, но не плачь. Я в последний месяц столько твоих слез видел, что сердце разрывается.

Я киваю, прикусывая изнутри щеку, чтобы боль отвлекла от всех других мыслей. Слова Давида не оставляют меня равнодушной.

—Не плачу, честно. Просто… просто мне кажется, что если увижу его могилу, то все взаправду станет. А так я могу думать, что отец в командировку уехал, например. Или что мы все еще не общаемся, как в последние три года. Понимаешь?

—Понимаю. Но это нужно принять. Принять и идти дальше, сохранив лишь хорошие воспоминания.

—Да, ты прав. Но не сегодня. В следующий раз. Обещаю. Я не такая смелая, как все вокруг считают.

—Хорошо, Лер. Куда ты хочешь поехать?

—В мастерскую. Нужно убедиться, что все на месте. Потом хочу в отеле номер снять и туда перевезти свои вещи,— произношу я, отворачиваясь от Давида. Иду в направлении ворот, желая как можно быстрее оказаться подальше места, которое насквозь пропиталось смертью, болью, одиночеством.

—Это не безопасно. Я хотел бы настоять чтобы ты осталась у меня, но если тебе так сильно неприятно быть со мной в одной квартире, я отвезу тебя в свое новое жилье. Но рядом с дверью будет круглосуточно стоять охрана, и сама ты тоже не сможешь никуда ходить. Надеюсь, это понятно?— излишне строго произносит он, опасаясь моего протеста. Но его не следует.

—Да,— покорно киваю, понимая что он прав. Не время с ним спорить.— А ты чем займешься?

—У меня дел накопилось немало, поверь. Но буду приезжать к тебе каждый день, и если что-то надо сразу же звони или пиши. К Максу тоже отвозить буду я. Особо нигде не светись и никому не говори где живешь. Хорошо?

—Угу.

Обратная дорога кажется долгой, то приподнятое настроение, что образовалось после встречи с Максимом, испарилось. Не сразу понимаю что мы уже не едем. Стоим напротив здания, где расположена арендованная мной студия.

—Я с тобой пойду, не против?

—Конечно.

Мы поднимаемся по ступенькам, у меня ощущение, словно я здесь была в последний раз целую вечность назад. Прошу у администратора ключ, делаю глубокий вдох, прежде чем открыть дверь.

В помещении тихо, эхо наших шагов отлетает от стен. Здесь пусто. Лишь стул и небольшой шкаф. А у стены накрытое белой тканью полотно.

Давид остается у двери. Я же медленно подхожу к картине. Тяну за край ткани и сердце замирает при виде натуралистичного лица Дамира. Ощущение, словно он сейчас оживет и начнет говорить.

—Хорошо получилось,— я вздрагиваю, совсем не заметила когда ко мне приблизился Давид.

—Да. Одна из моих лучших работ. Хотя, возможно это потому что у Дамира весьма интересное лицо.

—Сколько он заплатил тебе за нее?

—Много.

—А я смогу себе позволить заказать портрет у такого талантливого мастера, как ты?

Уголки моих губ поднимаются вверх, он спрашивает вроде как бы и в шутку, но и в то же время с издевкой и горечью. Лучше ему не знать сколько листов испорчено было с того дня как я впервые его увидела. Сколько его портретов нарисовала, частей тела.

—Если хочешь, это может быть моим тебе подарком. У нас еще есть время, чтобы я успела написать ее.

—Надеюсь, не прощальным?

Я не отвечаю. Иду к шкафу, открываю дверцы.

—Поможешь мне ее упаковать?— спрашиваю у Давида и получаю утвердительный кивок головой.— Я ведь могу позвонить Дамиру? Сообщить о своем воскрешении и договориться о встрече?— спрашиваю между делом.

—Да. Дамир точно не представляет угрозы. По крайней мере тебе. Но если тебе интересно мое мнение, я бы не хотел чтобы ты с ним виделась. Просто отправь эту чертовую картину курьером,— Давид кривится, смотря на портрет Железнова. Он его на дух не переносит, это я точно знаю. Соперника в нем чувствует и я не спешу его разубеждать.

Когда все принадлежности собраны, а картина упакована, я в последний раз обвожу взглядом студию. Подхожу к окну, поднимаю взгляд в небо. Мечтаю о том, чтобы к следующему лету одеть коротенькое платье. У глупой девочки — глупые мечты.

Чувствую прикосновения Давида к пояснице. Потом он обнимает меня со спины, к крепкой груди прижимает, в макушку целует. Я прикрываю глаза. Дышу полной грудью. Все тревоги вмиг исчезают. Хорошо становится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Хочу тебя,— хрипло выдыхает мне на ухо, вызывая по всему телу дрожь.

Тихий стон из моего горла в пустом помещение подобен крику. Давид ведет ладонями по моему телу, накрывает грудь поверх одежды. Я судорожно цепляюсь пальцами в его руки.

—Не здесь же,— говорю взволнованно, не отталкиваю, но и не приглашаю к большему.