Беглый осмотр спален не дал ничего интересного; только у Хендерсона Бридон нашел ярко-оранжевую наклейку, ее как будто случайно обнаружили, смяли и бросили в камин, даже не попытавшись припрятать. На ней неестественно крупными буками было написано: «Дж. Хендерсон, пассажир, Авимор – Кингс-Кросс». Напрашивался вопрос: почему Хендерсон готовился в любую секунду сорваться и уехать? А также почему он намеревался сесть на поезд в Авиморе, до которого не мог добраться мимо Инвернесса, откуда, собственно, и идет поезд? Правда, странный пункт отправления еще не означал какого-либо злодейства. Иначе почему же наклейку выбросили с такой нарочитой небрежностью? Если только это не часть мошеннического плана. Но, ради всего святого, какой же вывод из всего этого следует? Правда, Бридону не очень понравились огромные, с большим тщанием выведенные чернилами буквы на наклейке. Трудно считать Хендерсона нервозным пассажиром, который трясется, что затеряется багаж.

Настало время перебираться в гараж. Свернув за угол дома, у бокового фасада Бридон натолкнулся еще на кое-что, подлежащее запоминанию: возле самой стены, примерно там, куда откатили машину, пока бушевал огонь (он прекрасно помнил место), лежали гаечный ключ, домкрат и другие инструменты из автомобиля Летеби. Если он их оставил, значит, явно не собирался в дальний путь… Правда, есть еще другая возможность. Черт, если бы знать, что он задумал! Ладно, вот гараж. Вряд ли его можно было разрушить основательнее: чердак обвалился и сокрушил все, что могло уцелеть внизу. Существовал, конечно, шанс, что в кармане погибшего обнаружится ключ или еще какая-нибудь металлическая штука, которая поможет его опознать. Например, Хендерсон курил; при нем мог быть металлический портсигар. Рассматривая мелочи, Бридон вдруг сбоку выхватил взглядом странной формы латунный предмет, почти полностью засыпанный пеплом и мусором с чердака. Чтобы расчистить его, потребовалось немного терпения. Да, никаких сомнений, это нижняя часть лампы, точно такой же, какая имелась и в домике садовника.

Бридон испытал огромное облегчение. По роду профессии он часто сталкивался с неприглядными делами, нет-нет да и случающимися на свете, а также с людьми, для которых приобретение пяти тысяч фунтов важнее обыкновенной порядочности, а порой и человечности вообще. Но несмотря на тесное соприкосновение с мошенничеством, сыщик так и не очерствел; всякий раз, наблюдая гнусность, пусть и восхитительную, он испытывал отвратительный привкус во рту. Примерно восемь последних часов он пребывал в уверенности, что минувшей ночью остров стал местом убийства, возможно, совершенного с патологической жестокостью. Теперь забрезжила надежда, что все-таки можно подыскать более милосердное объяснение. Хендерсон, какие бы преступные намерения ни питал, каковы бы ни были его прегрешения, пал жертвой несчастного случая. Он уже находился в крайне взвинченном состоянии; перспектива головокружительного «подвига» привела его в состояние непривычного возбуждения, и, по свойственной таким людям роковой привычке, он решил поискать ответа на дне бутылки. Шатаясь, но ошибочно полагая, что еще твердо держится на ногах, Копатель направился в гараж сделать последние приготовления и, чтобы не споткнуться, прихватил с собой вот эту довольно опасную керосиновую лампу. Деревянный пол гаража, возможно, уже пропитался разбрызгавшимся бензином и готов был вспыхнуть. Глотнув свежего воздуха, Хендерсон, внезапно отключился и упал; выпавшая из его рук лампа разбилась, и огонь выплеснулся наружу. Хендерсон лежал без сознания и не почувствовал, как начал задыхаться от дыма. Он даже не пошевелился, и адский огонь без труда спалил дотла его безжизненное тело. Несчастный случай, рассуждал Бридон. Посреди всего этого клубка сомнительных намерений – почему бы не простой несчастный случай?

А затем он вспомнил про ключ. Всю ночь, как и пожарные, сыщик изо всех сил искал ключ, которым заперли дверь гаража, однако ни возле тела, ни вообще в гараже так ничего и не нашли. Маловероятно, чтобы погибший заперся в гараже, а ключ положил в карман или в сторонку. Зачем? На острове находилось всего два человека, и второй в отключке валялся наверху. Зачем прилагать столько усилий, чтобы тебя никто не увидел? Кто-то – и это не был погибший – вынул ключ из замочной скважины, после того как Хендерсон зашел в гараж и прежде чем он, Бридон, подоспел на помощь.

Может быть, ключ где-нибудь в доме? Вряд ли его обитатели до такой степени беспечны, но все-таки стоит еще раз пройтись по комнатам, сосредоточив внимание исключительно на поисках ключа. Бридон повторно обшарил весь дом – безрезультатно. Правда, во время второго осмотра, опять обыскивая комнату Хендерсона, он столкнулся еще с одной загадкой. В одном из двух небольших ящиков шкафа, в куче носков, воротничков, галстуков и носовых платков он обратил внимание на предмет гардероба, который смотрелся здесь вопиющим диссонансом – бабочку из бело-розового атласа на резинке сзади, которую убирают под воротничок. Бридон отложил ее с отвращением, которое подобные изделия вызывают в человеке, чересчур обремененном условностями цивилизации. Какая гадость! Ладно, но подходит ли она к остальному гардеробу Хендерсона? Конечно, в доминионах его величества все возможно, однако, отправляясь в Высокогорье, Хендерсон оделся подобающе; даже, как мы видели, слишком подобающе. Его наряды имели отчетливый болотный привкус, так что птицы, пожалуй, снимались с насиженных мест уже на дальних подступах. Из какой груды поздневикторианского хлама, отказавшись от всех претензий на человеческий облик, даже если они у него когда-то и были, Копатель выкопал этот кошмар?

Пустота необитаемого дома начинала сказываться на нервах Бридона; еще не выветрившийся резкий запах гари погнал его на поиски более чистого воздуха. В конце концов, в свете последних событий нужно оглядеться на острове. Не то что день выдался удачным – на сырую землю наплыл тонкий белый туман, что бывает после жаркого дня и предвещает очередную жару. Однако дело близилось к полудню, и солнце уже должно было бы его разогнать, заменив прозрачностью, хоть и чуть подернутой дымкой. Но на острове Эрран не действуют метеорологические законы. Вы могли сколько угодно говорить себе, что солнце высоко в небе, но свет его рассеивался в батистовом одеяле хмари, цепляющемся за деревья и оседающем в прогалинах. Видимость простиралась не больше чем на двадцать ярдов. Кусты, трава были еще затянуты путаными узорами паутины, как будто над ними всю ночь напролет трудились мириады паучков. Воздух напитался сыростью, поднимавшейся с чавкающей под ногами земли. Бридон пошел по тропинке, недалеко от дома начинавшейся и углублявшейся в лес, и сразу почувствовал, что таинственность сгустилась ровно вдвое. Лес будто предвещал мистические встречи.

Более чем когда-либо он нуждался в спутнике и решительнее, чем когда-либо, отбросил мысль пригласить обычную свою спутницу. Ни к селу ни к городу в памяти вдруг всплыли неприятно саданувшие слова, ненароком оброненные сэром Чарлзом. Пастор Маклин – так, кажется, его зовут – все твердил о предании, согласно которому на того, кто найдет клад, падет проклятие. Если вы подвержены суевериям, то беда, приключившаяся сразу после обнаружения клада в скале, была, несомненно, рассчитана на то, чтобы их подкрепить. Интересно, думал Бридон, а это проклятие – что-то вроде приговора отдельному человеку? Если совершено надругательство, оно вызывает последствия автоматически, повинуясь какому-то абстрактному закону наподобие законов природы? Или имеется в виду, что высвобождается некая таинственная сила, до тех пор как бы запертая, но которая отныне может беспрепятственно разгуливать по подчиненной ей территории? В таком случае вы – если вы, конечно, суеверны – без труда вообразите, что за этой завесой тумана, в этом густом кусте рододендрона, в буйных зарослях папоротника, в тени чахлого дуба и разросшихся сосен таится некая злобная стихия. Услышите треск сучьев, будто кто-то на них наступил. Вот вздохнула болотистая почва – это вы оступились или кто-то еще?