Я еле удержался, чтобы не встряхнуть ее.

– Дальше…

– Взяли группу… Только мне удалось бежать… Так я думала…

– Он дал вам уйти?

– Получается, так, – подтвердила она. – А потом нашел меня… Я сделала все, как он сказал. Все. А он…

– Расправился с вами.

– Попытался. – Она на миг вздернула голову, в глазах блеснул огонь. – С тем его человеком я сама расправилась.

Огонь погас, она откинулась к стене и недоуменно произнесла:

– Он же был на нашей стороне.

А Шевчук-то прав, подумал я, он-то сразу понял. Ненависть делает человека зорким.

Бучко растерянно поглядел на меня.

– Что-то я не просек…

– Все очень просто, Игорь, – пояснил я. – Аскольд исподволь готовил себе рычаги для захвата власти. Это он прикармливал группу Ляшенко. На какой-то момент их интересы совпали. Ляшенко, должно быть, готовил серию таких терактов.

– Зачем?

– Кто их поймет? Может, чтобы дестабилизировать обстановку.

Женщина пошевелилась.

– Вынудить их… на репрессии… пусть бы показали свое… истинное лицо. Тогда люди поймут – даже такие соглашатели, как вы. С ними нельзя сотрудничать. С ними можно только бороться.

– Да что там, у них, у народовольцев, – пожал плечами Бучко, – одни идиоты, что ли?

– У них какая-то своя логика. Но потом Ляшенко, должно быть, все же заподозрил, что его используют. И отменил акцию. Тогда Аскольд напустил на них охранку. Боюсь, что… нас ждут тяжелые времена. Аскольд рвется к власти. А для этого ему нужно убедить оппозицию, что люди – опасны… Или стали опасны – теперь, когда технологии вырвались из-под контроля. Он подгребет под себя весь аппарат подавления – под свой новый комитет. Армию, полицию, все.

– А… как же мы? – растерянно спросил Бучко.

– Что – мы?

– Прижмут. – Бучко щедро плеснул в стакан самогону из заветной бутыли и закусил перышком лука. – Точно прижмут. На вегетарьянство переведут… говорю тебе, Лесь, под Фастовом эшелоны пустые вторые сутки стоят – кум своими глазами видел. Они туда весь скот сгонят и вывезут. А нас на силос посадят…

Женщина беспокойно пошевелилась. Грязное окно было сплошь в потеках дождя, гул толпы у кордона долетал неясный, смазанный, точно шум прибоя.

Я медленно сказал:

– Игорь… Это не для скота вагоны.

Бучко застыл со стаканом в руке.

– Что?.. Всех?

– Ну, скорее всего – Нижний Город… Наверняка его потому и оцепили. Потом, Аскольд же не дурак – одновременно надо бить. Со всех сторон. Сейчас в губерниях вспыхнет – везде, где он дурачков этих прикармливал… Париж… Берлин… везде… пройдет волна терактов, потом найдут виновников… Сам знаешь, как оно делается. И кто докажет. Истинных соучастников он же уберет – уже убирает. Господи, да ее любой ценой спасти нужно. Беги за Шевчуком, Игорь… Пусть все тащит, что там у него – антибиотики? Кардиостимуляторы? И поскорее.

Вот он, его звездный час, Шевчука. Вся его жизнь, вся незадавшаяся карьера – все для того, чтобы один-единственный раз оказаться в нужном месте в нужное время…

– А ты? – нерешительно спросил Бучко.

– Нам нужен кто-то… кто бы смог прикрыть ее от людей Аскольда.

Гарик! Гарик входит в Опекунский совет – он же Попечитель округа. Их Аскольд прижмет в первую очередь – при новом порядке прежние структуры будут просто не нужны. Должно быть, среди мажоров тоже нет единодушия – иначе Аскольду не понадобилась бы та кровавая баня… в качестве наглядного пособия… Господи Боже, никогда бы не подумал, что Гарик может оказаться спасителем человечества.

– Давай, Игорь! Шевелись.

– Кого ты собираешься сюда тащить, – недовольно спросил Бучко, – мажора? Мало мне неприятностей…

– Люди Аскольда не лучше. – Я нагнулся было к своей куртке, но побоялся тревожить женщину; глаза у нее совсем закрылись. Я положил пальцы ей на запястье, пытаясь прощупать пульс… слабый пульс… паршиво… – Он своих гвардейцев уже несколько лет прикармливает. Думаешь, они тебя пожалеют?

Бучко резко повернулся на каблуках и кинулся вниз по лестнице. Женщина вдруг открыла глаза.

– Выдаст… меня… – Она с трудом выталкивала слова вместе с дыханием.

– Нет, – сказал я мягко, – он приведет Шевчука.

– Выдаст… – Она снова прикрыла глаза. Что-то легло мне в ладонь, крохотное, точно коробок спичек. – Это вам… посольство…

– Что?

– Американцы… пусть они… тут все… записи переговоров… Еще Роман…

На ладони у меня лежала кассета… магнитная кассета. Я и не знал, что подобное возможно – она была такая маленькая.

На миг в ее взгляде блеснул прежний огонь.

– Наша… Это мы сами…

Должно быть, у них и впрямь были свои мастерские. И свои конструкторы.

– Хорошо, – сказал я, – хорошо. Я попробую.

Я спрятал кассету в карман. Территория посольства отлично охраняется – причем с обеих сторон. Но сейчас я готов был обещать что угодно – ей нельзя волноваться… Дверь хлопнула. Я оставил раненую и выглянул в коридор – но это вернулся Бучко.

– Собирается, – пробурчал он, торопливо поднимаясь наверх. – Ну, что она?

– Еще держится. Побежал я, Игорь…

– Не нравится мне это, – мрачно сказал мне вслед Бучко, – ох, не нравится!

* * *

У кордона уже творилось черт знает что – толпа напирала с обеих сторон, а люди Аскольда, благоразумно защищенные шлемами и нагрудниками, удерживали ее, растянувшись двойной цепью. Пока еще в ход не пошли ни камни, брошенные из толпы, ни дубинки патрульных, но, похоже, ждать осталось недолго. Беспорядки могли вспыхнуть самопроизвольно – а может, Аскольд подогрел их, распустив слухи… кто теперь знает?

Я пробился сквозь толпу – кто-то ощутимо двинул меня кулаком в спину; я уже был чужаком, был оттуда, сверху, – и, очутившись у пропускного пункта, полез в карман за пропуском. Наткнулся на кассету и похолодел, наконец извлек пластиковую карточку и протянул ее патрульному.

Тот кинул на нее рассеянный взгляд и посторонился.

Я прошел мимо с равнодушным, отсутствующим лицом. Спокойно, говорил я себе, спокойно, не торопись…

– Эй! – окликнул патрульный.

Я обернулся.

– Мой вам совет, – сказал тот негромко, – держитесь отсюда подальше…

Я печально сказал:

– Уже понял.

С внешней стороны кордона толпа была меньше – и напирала она не с тем энтузиазмом. Я легко выбрался наружу – и вздрогнул, когда кто-то судорожно вцепился мне в локоть.