Так продолжалось три дня. Я привык к запаху крови, стонам, крикам раненых. Одних уносили, других приносили, кого-то везли в операционную, других в самолет на отправку в Ташкент. Температура к полудню спадала, к вечеру опять поднималась за тридцать девять градусов. Однажды я услышал знакомый голос — Леха. В палатку зашли Саша Жихарев, Славка, Коля, Леня Злобин — экипаж АН-26 был в полном составе.

— Где наш больной? — бодро спросил командир экипажа. Но, увидев раненых (некоторые были без рук и ног, в кровавых бинтах), стих в неловком молчании.

— Извините, ребята, не знал.

Пошарив глазами в палатке, Сашка обнаружил меня. Подошли гурьбой.

— Валерик, привет, — тихо сказал Александр, — как ты?

У меня в глазах стояли слезы, говорить я не мог, а он стоял с пакетом фруктов, «Фантой», загорелый, как медный пятак. Показав глазами — присядь, я кивнул ребятам, изобразив нечто улыбки: нормально. Поняли, толкаясь, подошли к кровати, на краешек которой присел командир.

— Валер, мы тут принесли, покушай. Вчера к тебе не пустили. Час назад прибыли из Ташкента и сразу к тебе. Как ты?

Прикрыл глаза: в порядке, еще повоюем.

— Вот взяли фруктов, соки, колбаски — перехвати.

В знак благодарности я кивнул головой.

— Хреново? — спросил Леонид.

— Угу.

Помолчали. Затем, Ленька поведал:

— Мы взяли фляжку с собой, ничего?

Я скосил глаза вправо, влево — докторов и санинструкторов не было. Показал глазами на раненых — налейте им. Саша окинул взглядом палатку.

— Ребята, кто будет?

— Плесни, командир, — подал голос сосед через кровать.

Еще несколько человек, изъявив желание, приложились к солдатской фляжке, удовлетворенно откинувшись на постель.

— Полегчало? — Леха взял кружку у раненого в плечо офицера.

— Какое там! — отмахнулся здоровой рукой капитан, — завтра в Ташкент отправляют — терпеть до утра.

— Ничего, браток, держись.

Леня обошел раненых, налил желающим выпить.

— Валер, тут осталось немного, будет в тумбочке. Лучше станет, примешь. Вот пакет, что привезли. Поправляйся, дорогой мой, держись. Мы еще подойдем, наши Тамарки приготовят горяченького, доставим, как положено.

В знак согласия я кивнул головой.

— Пока не набежали врачи, потихоньку пойдем. Поправляйся, братишка. Одного не оставим.

Экипаж, кивая головами, сжатыми в кулак руками показал: держись, мол, все будет хорошо. Приподняв руку, я махнул им на прощанье, ребятам, с кем была связана жизнь на войне.

Следующий день начался с беготни персонала медицинского батальона. Мы тоже кое-что узнали: из Москвы прилетел большой медицинский начальник, генерал, будет проверять работу медсанбата. Как всегда, чистка и мытье палаток, уборка территории, приведение в порядок отхожих мест, кухни. Ближе к обеду в палатку хирургических больных зашла свита в сопровождении командира медицинского батальона подполковника Русанова. Впереди был в накинутом халате плотного телосложения генерал. Красные лампасы на брюках не скроешь от глаз даже раненых.

— Здравствуйте, товарищи. Я генерал-лейтенант Вербицкий, главный терапевт Министерства обороны СССР, прибыл ознакомиться с положением дел медицинского обеспечения в Афганистане, — обратился к нам генерал, осмотревшись в палатке. Затем повернулся к Русанову:

— Здесь только хирургические?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

Слева и немного сбоку от главного терапевта Советской армии находился врач, обследовавший меня и поставивший диагноз: пневмония. Немного дернувшись, он подался к генералу:

— Товарищ генерал, есть один терапевтический… В тяжелом состоянии.

Сказал и виновато посмотрел на Русанова. Плохо, конечно, что не доложил обо мне комбату, поместив к раненым, но палатки терапевтического отделения были забиты больными гепатитом. Чтобы не заразить меня, он распорядился положить в эту палатку. Русанов этого не знал, тем более доложил генералу, что в палатке хирургические больные. Оказывается, это было не совсем так.

— Где?

Генерал оказался у моей кровати.

— Что у тебя, сынок?

Насколько мог я это сделать — пожал плечами.

— Понятно.

После этого начался разговор двух медицинских специалистов, скучный не только больным, но и совершенно здоровым людям. Генерал прослушал мою грудную клетку, прощупал ребра, спину, пробурчал что-то в нос, повернулся и ушел. Минут через пятнадцать меня взяли в оборот: анализы, кровь, флюорография, к вечеру опять пришел генерал с курирующим врачом.

— Значит так, сынок, у тебя лихорадка — характерное заболевание для этой местности. Хуже другое: она дала осложнение на легкие. У тебя двухсторонняя пневмония. Снимок показал три очага поражения. От этого высокая температура — организм борется с инфекцией. Держись. Отныне будешь принимать лекарства, привезенные из Москвы. Они как раз к твоему случаю. Через несколько дней станет лучше. В Кабуле я еще буду работать в течение трех-четырех дней. Обязательно зайду. Не раскисать, борись!

Генерал ободряюще улыбнулся, встал и вместе с доктором вышел.

Надо отдать должное генералу Вербицкому: ко мне он заходил еще раза три, слушал, обследовал. Благодаря ему я выжил (ничуть не преувеличиваю), победив «КУ» лихорадку со всеми ее осложнениями.

— Почему нас генералы не лечат? — полушутя вздохнул один из раненых.

— Придурок, — ответил один из ходячих, — он же терапевт, а у тебя пули в животе наковыряли дырок.

Кто мог смеяться — обозначили смех.

Дня через два я действительно почувствовал улучшение, стало немного легче. Температура еще держалась, в глазах появлялись темные круги, но это была уже другая история. Хотелось говорить и говорить, несмотря на отвращение к пище. Получилось так, что в течение недели я практически ничего не кушал. Специальный паек от ребят с экипажа я отдал раненым, которые шли на поправку — им требовалась дополнительная пища. Мне есть не хотелось, только пить и пить. Благо в медицинском батальоне отвара из верблюжьей колючки было хоть отбавляй, жажду утолял зеленовато-желтым настоем.

Оздоровлению способствовал очередной визит экипажа Ан-26 в усиленном составе. Ребят сопровождали три Тамарки — повара авиационной базы, с которыми экипаж был в хороших отношениях. С разных мест Советского Союза три молодые девчонки с одинаковым именем «Тамара» служили в летной столовой, готовили пищу, кормили моих друзей. Девчонки между собой различались, отчего получили соответствующие клички: Тамарка «Вышка» — девушка из Волгограда лет 23, ростом 185 сантиметров — не менее, вызывала уважение мужчин, оказавшихся рядом с ней и вдруг обнаруживших, что они сантиметров на десять ниже волжской прелестницы. Тамарка «Пышка» — тоже лет 23–24 девушка, имевшая круглые формы, за что получила прозвище, подчеркивающее ее аппетитность. Добрая, скромная, способная создать внутренний духовный уют и комфорт в компании. И, наконец, Тамарка «Глупышка» — прозвище относилось к девушке веселого, беззаботного нрава. Она легко смеялась, хохотала, не отягчая себя умными разговорами «за жизнь», была сверстницей первых двух девчонок и, думаю, легко путала два соседних государства: Афганистан и Пакистан. Для нее это было одно и то же.