— Да я так, только полюбопытствовать. Котелки у них, товарищ командир, удобные. С крышками. Если что, и не разольешь…

— Если что, Дюбин?

— Да это я так…

— Вот что: иди сейчас к орудию. Ты же артиллерист?

— Ну да, служил в дивизионе полковушек. Только у моей пушки ствол был не длиньше, чем у винтовки. А эта махина вон какая! И с какой стороны к ней подходить, я не знаю.

— Пушка — не кобыла, Дюбин. Копытом не ударит, если даже и не с той стороны подойдешь. Принцип тот же. Заряжай, прицеливайся и стреляй.

— Не скажи.

— Ладно рассуждать, Дюбин. Иди к пушке. Посмотри там, что и как. Только ничем не греми.

— Стрелять, что ль, надо?

— Может, и надо.

— Да я ж… Я с «сорокапятки» стрелял. А тут вон… Грознее тещи!

— Ты наводчик?

— Наводчик.

— Иди. Если что непонятно, спросишь. Но самое главное — наблюдай за деревней и дорогой.

Степан сунул за ремень две гранаты, откинул дерюгу, вылез наружу. Немец лежал в той же позе, выбросив вперед руку. Степан перелез через него. Вытащил из ниши пулемет. Перекинул через плечо ленту.

Пулемет они установили немного в стороне от зенитки, чтобы контролировать отрезок шоссе от леса до деревни и выезд из деревни, а также крайние дворы и поле до леса.

В деревне было по-прежнему тихо. Но это могло означать и то, что вторая группа еще не приступила к выполнению своей задачи.

— Дюбин, ну что там? Разобрался?

— Да хрен ее мамушку знает, товарищ командир, — ответил из темноты Дюбин. — Надо было Прибылова с собою брать. Он при большой пушке служил. При гаубице. А я что ее трогать буду? Еще сделаю что-нибудь не так, весь механизм в негодность придет. Тут вон сколько разных частей. Как в самолете.

— Артиллеристы… вашу мать! Чему вас только учили?

— Меня учили из «сорокапятки» стрелять.

— И что, научили?

— Научили. Стрелял.

— И попадал?

— А кто ж ее знает. Может, и попадал. Один раз, тут, недалеко, батарея наша по танкам ихним стреляла. Один загорелся. А кто поджег, разве узнаешь? Может, и мой снаряд попал куда надо.

— Значит, ты, Дюбин, танк подбил? Герой.

— Я этого не говорил.

— А из этой хреновины танки, между прочим, лучше бить.

— Да я вижу, и прицел здесь побольше нашего. А значит, поточнее. И маховики… Вон как легко ходят!

— Вот и осваивай. Нам танк с обозом надо будет прикрыть, пока они по дороге пойдут.

— Мы что, товарищ командир, здесь остаемся?

— Не остаемся, но с полчаса посидим. А что ты сразу испугался?

— Да в заслоне опять… Я-то в плен как попал? А тоже в заслоне оставили. Оставили нас, пятерых, с нашей пушчонкой батальон прикрывать. Дивизион снимался и отходил на новую позицию. Словом, бежали. А нашему расчету приказ — дорогу оседлать и немца, коли он покажется, не пропускать. Остались мы с лейтенантом Нифонтовым одни. Пушчонку закатили в ровик. Приготовились. А с нами еще десять человек стрелков, с пулеметом. Вроде и войско. Народу порядочно. Снаряды есть. Ждем. А они на нас и не пошли. Обошли справа и слева, окружили и давай из минометов лупить. Лейтенанта убило, сержанта тоже. Пехота разбежалась. Расползлись, как мышата слепые, кто куда. Пулемет бросили… Глянул я, а они уже идут. Хенде хох… Вот я и подумал, что опять мне эта судьба…

— Тихо, кажись, идет наш фармазон.

Разведчики бежали краем шоссе. Что-то несли на плечах. Свалили возле зарядных ящиков тело, укутанное бабьей шалью. Золотарев, сверкая возбужденными глазами, сказал:

— Ну вот, начальник, наш трофей. Сработали тихо. Смены не видать. Чтобы его там не обнаружили, решили сюда доставить. Вот винтовка, патроны, штык. Куреха, как договаривались, моя. Остальное барахло — на всю братву. Я не жлоб.

— Молодец, Золотарев. А теперь, Полевкин, начинается твоя работа. Бегом к Воронцову. Скажи: пугь свободен, мы — на позиции зенитчиков. И пусть пришлет сюда Прибылова.

Воронцов сам вышел вперед, и, когда увидел в поле бегущего к ним разведчика, сам побежал навстречу.

— Полевкин, ну что там?

— Все в порядке, товарищ Курсант. Охрана снята. Захватили зенитку и пулемет. Степан просит, чтобы прислали туда артиллериста.

— Давай, бери Прибылова и — бегом.

Взревел мотор «тридцатьчетверки». Придавливая молодой березняк и елочки, танк выполз на опушку и снова пошел вдоль леса, держась старого, наполовину заметенного проселка, по которому, как видно, с самого первого снега никто не обновлял следа.

— Давай, давай, ребята, не отставать, — поторапливал людей Воронцов.

Сердце Воронцова прыгало под самым горлом. Снова его захватила упругая волна, и он уже знал, что надо делать, как поступить в следующее мгновение. И эта его уверенность передавалась бойцам. Они оглядывались на своего командира и поторапливали друг друга и лошадей.

Обогнули поле, оставляя слева бледные пятна деревенских крыш. Танк качнулся в глубоком кювете, прибавил оборотов и легко развернулся на просторном шоссе. Следом за ним шли кони.

Дальше Воронцов выстроил колонну следующим образом: впереди — конные, а следом, с интервалом в двадцать шагов, двигался танк с автоматчиками на броне. Всех переодели в немецкое.

Степан, Полевкин и Золотарев ушли вперед. Артиллеристы Дюбин и Прибылов остались возле зенитки.

— Дюбин, твоя задача следующая: если со стороны деревни появится какой-либо транспорт, остановить его здесь. На тот случай если пойдет пехота, оставляю вам пулемет. Коня лучше запрягите в повозку. Телега вон есть. — И Воронцов указал на немецкую фуру, стоявшую в сенном сарае. — Коня оставляю самого лучшего. Досчитайте до двух тысяч и догоняйте нас.

— Ох, Курсант, погубишь нас, до конца жизни бога не отмолишь. — Дюбин в упор смотрел на Воронцова.

— Ничего, Дюбин, мы еще поживем.

— Ох, уверенный ты, командир! Душа заходится, тебя слушая.

— Только раньше срока не уходить. Иначе погубишь, Дюбин, всех. И нас, и себя.

— Да понял я, понял. Смертники мы тут с Прибыловым. После того, что мы сделали с их часовыми, в плен они нас брать не станут. Что ж тут ждать.

— Все правильно ты понимаешь, Дюбин. Держись.

Артиллеристы развернули орудие. Зенитка была установлена на спланированной площадке, на мощной турели, легко поворачивалась в любую сторону. Снаряды лежали тут же, в плоских контейнерах, сплетенных из лозы.

— Поищи-ка шрапнельные или фугасные, — сказал своему напарнику Дюбин. — Ты в ихней маркировке разбираешься?

— Понять можно. Что у них, что у нас…