– Бесполезно, – констатировал Ит. – Мы бы двое прошли. Но с вами, лосями, там не прорвешься никак. Ладно, попробуем иначе.

Ри нервничал – времени оставалось всё меньше и меньше, а они даже не добрались до портала. Скрипач успокоил – он успел заметить, что забор выглядит так неприступно только со стороны проспекта, а вот со стороны поймы он старый, местами даже с прорехами. Ничего, пролезем, придется, правда, пройтись по болоту, но танки грязи не боятся, а ты, гений, у нас танк еще тот.

– Между прочим, примерно в этом месте я в свое время встретил Футари и Комманну, – напомнил Ит. От воспоминания стало не по себе, он зябко передернул плечами.

– На Соде, – напомнил Скрипач.

– Который тоже с осколком Сонма, – пожал плечами Ит. – Так что большой разницы не вижу.

– Ну в этом смысле да…

Сейчас они стояли на перекрестке улицы Трофимова и проспекта Косыгина, на небольшом пригорке, и смотрели вниз, на пойму. Там, за широкой полосой темной воды, можно было, пусть и с трудом, различить за деревьями тот самый забор, который предстояло преодолеть, пройдя через болото.

– Ноги промочим, – обреченно проворчал Кир. – Гений, держи сумку с мелкими повыше. На всякий случай. А ну как утопишь?

– Чудовище, заткнись! – приглушенно возмутились из сумки. – И давайте уже быстрее, тут воняет так, что сдохнуть можно!..

* * *

Ничего-то в этот день у Агата не ладилось, ну совсем ничего. Сначала мать наорала, что у них всю ночь музыка играет, потом Владка, дубина стоеросовая, сожгла кашу, а потом и вовсе на самых подходах к нужному автобусу оторвалась и улетела куда-то пуговица с совсем еще нового пальто. Пойди теперь, достань такую же! Или слишком маленькая будет, или большая, петлю придется подрезать.

На работу Агат ехал в плохом настроении, а как приехал, так оно еще сильнее ухудшилось: сегодня старшим по смене оказался Борисыч, а Борисыч злой, как черт, и никогда лишнего горючего не нальет – а горючка при резких маневрах да при турборежиме съедается только в путь. Совсем Агат приуныл, однако надо было двигаться, и он, ворча себе под нос и жалуясь на судьбу, поплелся к своему «пауку». Выходить в рейд ему совершенно не улыбалось.

Совсем вроде бы коротенький маршрут, но как же страшно-то!

Последние дни Агату всё меньше и меньше хотелось снова садиться в кабину «паука» и четыре раза, с получасовым перерывом, проезжать эти километры. Страшно было настолько, что руки костенели, а сердце колотилось каждый раз, как пойманная птица. Чуял Агат – что-то надвигается на него. Словно издали идет. По шажочку.

А сегодня, кажись, совсем близко подошло.

И ведь ничего не поделаешь! Больным не скажешься, не убежишь. Не та эта работа, на которой можно сказаться и сбежать. Совсем не та. На какой-то другой, может быть, и прокатило бы, но не тут, в патруле.

«Паук» неохотно, словно бы через силу, выполз из ангара и потащился, покачиваясь, навстречу зимнему черному вечеру. Тса-ди-ки, тса-ди-ки, тса-ди-ки, тса-ди-ки, привычно застрекотали его лапы-ноги, звук этот всегда успокаивал Агата, ободрял, да еще и в кабине становилось с каждой минутой всё теплее и теплее.

Ничего, ничего, подбодрял себя Агат. Всё нормики. Вот откатаю четыре круга, и домой. Всеблагому помолимся, в игрушку поиграем, на ужин мать макарон обещала с салом и с луком… Всё будет нормики. Надо только потерпеть немного.

Невдалеке от точки восемнадцать он остановил машину, вытянул турборычаг. Услышал ставший уже привычным лязг – дополнительные ноги вышли из ниш. Агат молитвенно поднял глаза, обращаясь к Всеблагому…

Тса-ди-ки-та, тса-ди-ки-та, тса-ди-ки-та, тса-ди-ки-та, стрекотали ноги с одной стороны, по-джаа-луц-ста, по-джаа-луц-ста, по-джаа-луц-ста, по-джаа-луц-ста, вторили ноги с другой. «Паук» покачивался, как лодка на мелкой речной волне, Агат, вцепившись в два рычага управления, напряженно всматривался в подлесок, в два световых конуса, выбрасываемых перед ним фарами.

Тса-ди-ки-та, по-джаа-луц-ста, тса-ди-ки-та, по-джаа-луц-ста… В какую-то секунду Агату почудилось, что движение «паука» вроде бы немного изменилось, но думать было некогда, потому что до точки восемнадцать оставалось всего ничего. Агат вытянул второй турборычаг. По-джаа-луц-ста, по-джаа-луц-ста, по-джаа-луц-ста, по-джаа-луц-ста, ууууууу, по-джаа-луц-ста – ноги стрекотали всё быстрее и быстрее, «паука» уже мотало, и не как лодочку, а как качели, и тут Агат понял, что машина потеряла управление. Он взвизгнул, дернул на себя двумя руками правый рычаг – ничего! Дернул ремень, которым был пристегнут, и понял, что ремень заклинило.

Впереди вставала перед машиной стена тьмы, в которой пульсировало невидимое сердце, и Агат успел еще понять, что руки онемели и что он, кажется…

Додумать он не успел. Потому что из тьмы налетела вдруг на «паука» перекошенная бетонная стена, раздался удар, и всё пропало.

* * *

– …вон туда давай, к бревну. Ри, выше держи! Идиот ты, гений, не видишь, что ли?!

– Тут повсюду эти гребаные кусты!!! И не ори на меня, рыжий!

– Заткнитесь все, я ничего не слышу, – раздраженный глухой голос. – Ит, посмотри, легкие целы?

– Если ты имеешь в виду ребра, то нет. Если сами легкие, то относительно целы. Отбиты. Черт, этого только не хватало…

– …мальчишка совсем. Как Ромка. Господи, да что тут вообще творится? Ит, что у него с ногой?..

– Сломана у него нога, – тот же раздраженный голос. – Так. Кир?

– Тут. Сейчас приведу в себя, и обезболим. Дальше – по тем наборам, которые есть.

– Что вы предлагаете делать?

– Ну, видимо, надо оказать мальчику помощь и каким-то образом доставить его к своим, – еще один голос, чуть выше, и вроде бы поспокойнее. – А что ты предлагаешь сделать, гений? Воспользоваться порталом, бросив ребенка здесь одного?

– Мы им воспользоваться не сможем, потому что не знаем, как это сделать. Ладно, мужики. Ит, отдай набор и ищи что-то, что можно использовать как лубок для ноги. На «не больно» мы сразу соберем перелом. Рыжий, давай вместе. Ри, ты дежуришь. Возможно, мальчика будут искать…

«Не будут меня искать, – вяло подумал Агат. – Больно как… кто эти люди? Почему я не умер?»

Точка восемнадцать была совсем рядом, и он это чувствовал. Это биение, эту пульсацию, эту тьму. Люди вышли из тьмы? Что они делают со мной? Я должен был умереть от такого удара, все умирают, и, видимо, была моя очередь, но я почему-то не умер. Эти люди… они что, хотят обратно – вот в эту черноту?

Тогда они не люди.

– Эй, парень, а ну-ка давай-ка глаза откроем, – позвал голос над его головой. – Открывай, открывай. Вытер я уже кровь, нормально откроются, не бойся. Вот, умница. И на руку посмотри. Ну открывай глаза-то, чего боишься?

Агат покорно открыл глаза, и замер от еще большего ужаса.