Придя на службу, слышу вой, вопит со слезами A.M., санитарка: «В.К., вот-то горе, кабинет заведующей обворовали!»

Все были подавлены. Заведующая, без того уже последнее время недовольная на нас, на работу и на «постоянное жранье», озлилась еще больше. Дежурная М. П. – ничего не слыхала. Я и подавно, спавшая в отдельном кабинете, не в перевязочной и не дежурная. Тем более, что мне приснилась Ксения, лазарет, мы все вместе работаем в госпитале и М. П. к нам пришла в гости.

Директор сказал: «Всех выгнать, кто спал в эту ночь».

В 1-й категории почти отказано. Заведующая зла и гонит нас, выговоры, упреки, разговоры рывком…

Записки оставшейся в живых. Блокадные дневники Татьяны Великотной, Веры Берхман, Ирины Зеленской / сост., предисл., коммент. А. И. Рупасова, А. Н. Чистикова. СПб., 2014. С. 193–195.

Из письма трудящихся Карелии Ленинградцам об отправке городу рыбы, выловленной сверх плана

18 февраля 1943 г.

…Рыбаки нашей республики на морях, реках и озерах часто под угрозой нападения противника, преодолевая штормы, снежные бураны, ни на день не прекращали лова и добивались победы. Годовой план вылова рыбы в 1942 г. выполнен на 157 %.

С еще большим энтузиазмом, воодушевленные блестящими успехами Красной Армии, громящей на всех фронтах ненавистного врага, рыбаки начали работать в новом 1943 г. План первого квартала за полтора месяца выполнен на 180 %. Сверх плана дано более 5000 и, рыбы.

Дорогие товарищи! Город Ленина всегда оказывал большую помощь нашей молодой Карело-Финской республике. Мы это помним и никогда не забудем. В дни тяжелых испытаний, выпавших на вашу долю, трудящиеся Карело-Финской республики горят желанием помочь вам в вашей борьбе с озверелым фашизмом.

Рыбаки нашей республики решили послать славным ленинградцам 1000 ц рыбы, выловленной сверх плана. Это будет наш маленький вклад в великое дело защиты славного города, красы и гордости нашей страны, в дело победы над кровавым гитлеризмом, злейшим врагом человечества. Стойте крепко, дорогие товарищи! Бейте проклятого немца! Гоните его с ленинградской земли. На вас с восхищением смотрит вся страна, весь мир!

Председатель Совнаркома КФССР П. Прокконен Секретарь ЦК КП (б) КФССР Г. Куприянов

Карелия в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Петрозаводск, 1975. С. 132.

Из воспоминаний А. А. Полторацкой «Все тяготы блокадной жизни легли на плечи женщин!»

…Двадцатого февраля 1943 г. мама сдала квалификационной комиссии экзамен на право вождения грузовика, затем пять месяцев проходила стажировку и получила наконец удостоверение водителя третьего класса. На второй странице – фиолетовый штампик: «с правом управл. Газогенераторными автомобилями». С этого момента она начала работать водителем самостоятельно. Работа водителя грузовика, трудная и для здорового мужчины, была непосильна для ослабленной голодом женщины.

Мама иногда брала меня с собой, поэтому многое я видела своими глазами. Газогенераторные машины отличались от обычных для того времени грузовиков тем, что по бокам водительской кабины, по обе стороны, вплотную к кузову, располагались чёрные или серые металлические цилиндры с массивными крышками-люками сверху, герметически закрывавшимися специальными защелками. В эти цилиндры загружались деревянные чурки размером не больше полукилограммовой консервной банки; они там тлели, выделяя газообразную смесь, которая и служила топливом для мотора автомобиля. Топливо это было, по моим наблюдениям, ненадежное, особенно если чурки попадались плохие: сырые и осиновые. А откуда взяться хорошим в осаждённом городе? И вот неспешно ползущая по пустому проспекту машина начинает сначала чихать и кашлять мотором, затем останавливается. Мама причаливает катящуюся по инерции машину к обочине, открывает дверцу кабины и, стоя на подножке, обращается к грузчице, сидевшей обычно в кузове, на лавочке за кабиной: «Тыр-пыр восемь дыр! Тётя Маша, пошуруй!» Тётя Маша отбрасывает в стороны защелки, откидывает настежь крышку бункера, откуда пышет жаром, берёт металлическую штангу с крюком на одном конце и ручкой в форме петли – на другом, шурует ею, добавляет, если надо, дровец, снова запирает крышку, затем проделывает всё это со вторым бункером. Завершив процедуру «заправки топливного бака горючим», тётя Маша, кряхтя, вылезает из кузова и присоединяет свои силы к маминым, чтобы вместе завести мотор. На тогдашних машинах никаких стартёров не предусматривалось. Даже слова такого никто ещё не слышал. Заводили машины вручную. Это требовало серьёзных усилий: заводная ручка вставлялась в захват спереди под радиатором, после чего её следовало несколько раз энергично провернуть, при этом мгновенно отдёрнуть руки, если мотор начал работать, чтобы крутанувшейся назад ручкой не поломать их.

И вот две слабые женщины вдвоём брались за заводную ручку и начинали с натугой проворачивать её. Учитывая, что с первой попытки мотор не заводился никогда, процедура эта отнимала у измученных голодом женщин последние силы. Зачастую женщины в изнеможении присаживались на поребрик тротуара и плакали, размазывая по щекам слёзы пополам с сажей. Случалось, мимо проезжала военная машина, и вид двух ревущих женщин трогал водителя или командира: им отливали литр-другой остродефицитного бензина и помогали запустить мотор. Мама шоферила так без малого два года…

Блокада Ленинграда. Народная книга памяти. М., 2014. С. 557–558.

Из дневниковых записей Т. Д. Булах-Гардиной

20 февраля 1943. В городе я чувствовала себя странно. Без мамы он стал каким-то новым для меня. Улицы заснеженные, дома застывшие, полупустые. Куда ни придешь – дым ест глаза. Почти у всех буржуйки. Дымоходы засорены и сажей (нет трубочистов), и обрушившимися от сотрясения кирпичами.

Я приехала менять свой залитый йодом паспорт, но, конечно, в милиции меня перемучали разными справками, и в конце концов я ничего не получила. Придется ехать еще раз.

Среди дня мы поехали в театр.

Военные – в шинелях, штатские – в пальто. Маленькое фойе Елисеевского театра было битком набито людьми. Шел балет «Эсмеральда». Сперва я думала, что балерины тяжелы и громоздки из-за маленькой сцены. Но, приглядевшись, поняла, что они просто плохо владеют своим телом, своими движениями. Нет стройности и четкости линий. И поэтому балет перестает быть той феерической сказкой, далекой от действительности, которой он должен быть.

Эсмеральда – Красношеева, несмотря на изумительно яркие глаза и зубы, не имела сил заставить любоваться собой, а кордебалет минутами напоминал шатающихся марионеток. Декорации и костюмы как-то неуместны, а то и совсем нелепы в этой обстановке. Публика слабо аплодировала и больше радовалась тому, что она все-таки, назло Гитлеру, обстрелам и бомбежкам, сидит в своем городе в своем театре.

Когда мы шли на вокзал, расставшись с Элькиным, лунная ночь создала для нас ту сказку, которую не мог дать театр военного времени. Я остановилась на мосту и глядела с нежностью, немного грустной, на все же ласкающий силуэт Смольного собора, водокачки. Они живы – друзья моего детства, моей