К мерам безопасности во время совещаний у великого фюрера — ладони на виду и не шевелиться — дикари давно привыкли, поэтому новое требование вызвало законное недоумение.

— А пальцы зачем? — удивился уйбуй Коряга.

— Будем играть в якудзу, — ощерился Копыто, довольный тем, что поразил сородичей новым словом.

Однако уже следующая реплика показала, что любимец Кувалды поторопился обрадоваться.

— На фига нам в неё играть, мы уже татуированы по самое не бойся, — хмыкнул уйбуй Фляга.

— А я даже больше, — уточнил уйбуй Розетка.

— Зачем? — удивился Фляга.

— Девкам нравится.

— А не бойся не застудил?

— Оно теперь цветное.

— Мля… — завистливо протянул Фляга и вновь посмотрел на великофюрерского телохранителя. — Понял, Копыто: мы девкам нравимся, как всамделишные якудзы.

— А Черепаха ещё и косоглазый, сволочь, — наябедничал Вазелин. — Типичная якудза, особенно когда выпьет.

— Трындец тебе, липкий, — пообещал действительно косивший налево уйбуй Гниличей.

— Тихо все! — рявкнул Копыто и выразительно передернул затвор укороченного «Калашникова». — И не вздумайте пальцы обратно затопыривать, потому что…

— Он их резать начнёт, если чего не понравится, — тоном знатока сообщил уйбуй Коряга. — Я такое в кине видел, только не помню в какой.

— Зачем пальцы резать? — заволновалось общество и принялось ненавязчиво передвигать попавшие под раздачу отростки поближе к краю столешницы.

— Что это за мода такая: пальцы резать?

— Если ты, допустим, денег должен, — объяснил Коряга.

— За это нас всегда вешали.

— Без членовредительства причём.

— Тогда, если ты пообещал прийти, но опоздал, — упростил условия уйбуй.

— Мля…

Народ встревоженно засопел. Ведь одно дело — не вернул долг и совсем другое — опоздал. Понятие времени у дикарей всегда считалось относительным, и поэтому теперь они обоснованно забеспокоились за сдуру растопыренные пальцы.

— За такую модернизацию в разных странах революции часто делались, — сквозь зубы заметил уйбуй Фляга. И даже средними пальцами пошевелил в знак протеста.

— А ты не опаздывай, — шепотом посоветовал бунтарю Розетка.

— Я не нарочно.

— Вот и не плачь.

— Сам дурак.

— Жить разонравилось?

— Тихо, уроды! — громыхнул Копыто.

Общество подчинилось, и через секунду в совещательный зал торжественно вступил Его высокопревосходительство великий фюрер Кувалда, самодур, деспот и отец родной для всей семьи Красных Шапок, владетель Южного Форта и союзник Зелёного Дома.

Вступил важно, давая подданным возможность проникнуться серьёзностью момента, но и затягивать не стал: пауза, два шага, плюх в кресло, грозный взгляд единственного глаза и почти мгновенный переход к серьёзнейшим политическим вопросам:

— Чего нафумали, фебилы?

По интонации уйбуи поняли, что прозвучал вопрос, сообразили, что обращается грозный вождь именно к ним, но, как отвечать, понятия не имели. Решили посопеть в надежде, что обойдётся, однако великий фюрер оказался настроен решительно.

— Не слышу рафостных фокладов.

Молчание… В смысле сопение.

— Что, пальцы лишние наросли?

Копыто злобненько рассмеялся, из чего народ сделал вывод, что игра в «якудзу», действительно, планируется. Кувалда же, прекрасно понимая, как следует производить на сородичей нужное впечатление, медленно извлёк из-за пояса фюрерский ятаган, украшенный золотом, алмазами и горечью оппозиционеров, и многозначительно провёл ногтем по режущей кромке.

Ноготь стал немного чище. В воздухе отчётливо пахнуло отчаянием, хоть окна открывай и проветривай. Перепуганный народ понял, что погорел, но не понял — на чём. Что надо такого надумать, чтобы великий фюрер перестал считать родные пальцы лишними? От трагических мыслей внутри подрагивало, языки отнимались, поэтому придумать хоть что-нибудь в ответ получилось не сразу, и первым справился с паникой уйбуй Вазелин:

— Ты эта, высокофюрерское превосходительство, ты скажи, чего от нас хочешь, а?

И возбуждённое общество дружным гудением поддержало выраженное смельчаком недоумение:

— За что пальцы казнить желаешь, отец?

— Какая вина на нас?

— На них?

— Наговаривают! Айфоном клянусь — наговаривают!

У Кувалды задёргалось веко. Сначала. А ещё через два вопроса терпение повелителя Южного Форта иссякло, и одноглазый рубанул ятаганом по столешнице.

— Вы что, собаки, фюрерский указ позабыли? Я, мля, фля кого чернила трачу и решения принимаю? Я фля кого за семью рафею, сволочи? Фля кого ночами не сплю?

— Знаем мы, для кого ты ночами не спишь, — проскрипел один из участников совещания, но в силу ловкости скрипения ухитрился остаться инкогнито.

— Что я приказывал на прошлом Уйбуйском Совете, мерзавцы?

Учитывая, что с означенного времени прошла почти неделя, народ загрузился не на шутку. Все помнили, что великий фюрер требовал не воровать и носить бабло в общак: об этом Кувалда говорил всегда. Ещё приказывал вести себя прилично… Ещё что-то о растущем долге за виски перед «Средством от перхоти»… Остальные пункты прошлого мероприятия из украшенных банданами голов успели выветриться.

— Я кому приказывал фумать о пофарке?

— Ты приказывал что? — изумилось общество.

— Не что, а как, — поправил сородичей уйбуй Коряга. — Думать — это как, я знаю.

И попытался продемонстрировать, вследствие чего упал со стула и громко выругался, оставив народ в совершеннейшей прострации.

— Я так не хочу, — замотал головой Фляга, разглядывая потирающего копчик Корягу. — Пусть лучше как-нибудь не так.

— Что не так?

— Не так, как он.

— Как он что?

— Думать не так.

— А как?

— Мозгами, идиот, в школу, что ли, не ходил? Смачиваешь мозг виски и думаешь.

— О чём?

— Не о чём, а как.

— Только фышать при этом нафо, — пробормотал Кувалда, приняв посильное участие в обсуждении процесса.

Подданные слова повелителя не расслышали, но верноподданно заткнулись, ожидая потока откровений или ругательств. Второе вернее. И только Фляга не смог остановиться:

— А вот я когда мозги вискарём смачиваю, мне только снится потом всякое такое, что я даже пугаюсь иногда.

— Это потому, что ты в кино часто ходишь, — прошипел Коряга.