фронте, и о мерах, которые надо было предусмотреть теперь же для подготовки этой помощи.

1 июня противник, непрерывно продолжая свои атаки, снова значительно продвинулся вперед, с одной стороны, между Марной и Урком, с другой – в направлении на лес Виллер-Котрэ, к восточным опушкам которого он и подошел вплотную.

Ген. Петэн, считая, что серьезность положения все более неотложно требует принятия соответствующих мер, снова написал мне о затруднениях, которые он испытывает при питании сражения, повторяя свою высказанную накануне просьбу относительно американских и британских дивизий.

К этому письму он приложил донесение ген. Кастельно, который писал, что если немцы атакуют крупными силами фронт Восточной группы, лишенный в настоящее время всяких резервов, ему не останется ничего другого, «как возможно быстрее отвести в тыл неатакованные дивизии, перегруппировать их и маневрировать ими, чтобы сдержать противника в ожидании лучшего».

Все это было признаком кризиса, о котором я уже сигнализировал, в частности, во время совещания в Трильпоре 31 мая, и который я заметил в течение предыдущих недель и при аналогичных обстоятельствах у англичан. Мне опять пришлось поддерживать колеблющуюся энергию.

2 июня, повидавшись и переговорив с Петэном в Бонбоне, я оставил ему записку, содержавшую резюме нашего разговора:

«1. Линия поведения, которой должно держаться французское командование, заключается в том, чтобы любой ценой остановить движение противника на Париж, особенно через район к северу от Марны.

2. Средством для этого является оборона территории шаг за шагом в этом направлении, не щадя последних сил.

3. Для этого нужно прежде всего обеспечить разработку приказов, которыми определялся бы образ действий войск в соответствии с этой линией поведения, и следить за точным выполнением этих приказов, смещая всякого начальника, повинного в слабости».

А чтобы восстановить уверенность, я добавил:

«4. Все союзные войска получают такую же ориентировку и примут участие в сражении в зависимости от транспортных возможностей».

В этом отношении я принял значительные меры. По соглашению с ген. Першингом было решено отправить на французский фронт 5 американских дивизий, проходивших обучение в британской армии, для смены французских частей на спокойных участках и, таким образом, освободить их для участия в сражении.

Фельдмаршала Хейга просили направить походным порядком 3 дивизии из его общего резерва в район к западу от Амьена, где они смогли бы в случае необходимости действовать в интересах либо британской, либо французской армии.

Наконец, чтобы приблизиться к Ставке французского главнокомандующего, я переехал сначала в Муши-ле-Шатель (1 июня), а затем в Бонбон (5 июня).

Объявляя об этих решениях, я настаивал на необходимости организовать сражение и немедля призвать «всех начальников к энергичным и решительным действиям».

Впрочем, прибытие многочисленных французских подкреплений, целесообразное распределение органов командования на поле сражения, а также утомление противника должны были все более и более стабилизировать положение между Уазой и Марной.

Уже 2 и 3 июня немцы лишь с трудом продвигались вперед к югу от Суассона, а 4 июня, наткнувшись повсюду на прочный фронт, прекратили свои атаки.

2. Германское наступление между Нуайоном и Мондидье (9—13 июня)

Сражение, подготовлявшееся немцами, в действительности являлось частью плана операций, который они начали проводить 27 мая и который первоначально предусматривался как общая операция на всем фронте между Реймсом и Мондидье. За неимением достаточного количества тяжелой артиллерии и минометов германское Верховное командование не смогло провести это наступление в один прием, и ему пришлось расчленить его на две последовательные операции: одну к востоку от Уазы – это было наступление 27 мая на Шмен-де-Дам, другую – к западу от Уазы. Второе наступление могло начаться только после переброски артиллерии, послужившей для подготовки первого.

Но во второй операции немцы уже не имели тех преимуществ, как в первой. Необходимость действовать быстро заставила их пренебречь тщательными мерами предосторожности, которые позволили им полностью скрыть подготовку к наступлению 27 июня; поэтому их новый замысел был быстро раскрыт французской авиацией и разведывательной службой. 30 мая ген. Петэн уже был осведомлен в общих чертах о плане противника; оставался неясным только один вопрос – о численности сил, которыми противник намеревался осуществить его. Предположительно эти силы могли быть очень значительными.

По расчетам французского штаба, главное командование противника, располагавшее в то время примерно 60 дивизиями в резерве, могло бросить в наступление между Уазой и Соммой 45 дивизий, т. е. еще больше, чем при наступлении на Шмен-де-Дам 27 мая, и во всяком случае гораздо больше, чем было у нас в резерве.

В действительности же германская 18‑я армия (ген. фон Хутье), на которую было возложено проведение этой операции, выставила в первую линию только 13 дивизий на фронте в 34 км.

Против нее были расположены 7 дивизий первой линии французской 3‑й армии (ген. Энбера), поддержанные 5 дивизиями во второй линии и в резерве и могущие быть усиленными еще 7 пехотными и 3 кавалерийскими дивизиями, сосредоточенными дальше в тылу, между Бовэ и Санли.

Как мы видим, этих сил было вполне достаточно, по крайней мере вначале, чтобы остановить натиск германцев; но при нашей неуверенности относительно возможности развития этого наступления нам приходилось думать и о более отдаленном будущем.

С этой целью я 4 июня предупредил фельдмаршала Хейга, что если «противник будет безостановочно продолжать свой маневр на Париж между Марной и Уазой или развивать его на более широком фронте, например, между Шато-Тьери и Мондидье… все союзные силы во Франции должны будут участвовать в сражении, которое, по всей вероятности, решит исход всей войны…». Далее, я предлагал Хейгу подготовить во всех подробностях эту переброску, учитывая возможность сокращения численности его войск, расположенных в первой линии.

Это предложение явилось причиной недоразумения между мною и английским главным командованием.

Хейг, который во исполнение предшествовавших директив приказал передвинуть три из своих дивизий (22‑й корпус) к Сомме западнее Амьена, а с другой стороны – все еще опасался наступления противника между р. Лис и Соммой[62], заявил формальный протест «против изъятия из его подчинения какой-либо части британской армии», пока он будет находиться под угрозой противника, и в силу соглашения в Бовэ принес жалобу своему правительству.

7 июня в Париже у председателя совета министров состоялось совещание, на котором присутствовали Клемансо, лорд Милнер, фельдмаршал Хейг, ген. Вилсон, Лоренс, Вейган и я.

Лорд Милнер заявил, что настоящая конференция созвана по просьбе английского правительства, встревоженного, как и фельдмаршал Хейг, требованием, предъявленным к британским резервам. Я без труда доказал, что я отнюдь не трогал английских резервов, что до сих пор я просил фельдмаршала Хейга только о принятии предварительных и подготовительных мер и что, кроме того, я не имел никакого намерения лишать его резервов прежде, чем это станет безусловно необходимым.

Инцидент был легко улажен; но не показывает ли он, с какими неожиданными затруднениями приходится иногда сталкиваться