– За что бьёшь, вонючка?

От того и впрямь пахло так, будто он ни разу в жизни немылся. Северного языка он, конечно, не понимал, но смысл ухватил без труда иответил со всем достоинством, какое мог себе позволить:

– Моя знай, за что… твоя не спрашивай, мимо ходи!

Одна рука у него оставалась свободна, но поднять её на Видгуон не смел и только злобно моргал чёрными степными глазами из-под морщинистыхвек.

Внук Ворона вытянул старика его же палкой по согбеннойгодами спине:

– Я тебе покажу, как перечить, собака!

– Моя знай, – упрямо повторил тот. Но Видгауродился в отца: с рабами долгих споров не затевал. Невольник кувырком полетелпрочь, напутствуемый умелым пинком:

– Хозяина приведи, жёлтомордый… я её куплю!

Старик проворно поднялся и отбежал в сторонку, плюясь ибормоча что-то на неведомом языке. Приказания Видги он так и не понял, нонамерения чужеземца были ясны. Он ушёл, оглядываясь и хромая. А сын хёвдинганагнулся к девчонке и поставил её на ноги. И спрятал за спину руки, надолгозапомнившие, как легли в них её остренькие тёплые локти…

– Ты кто? – спросил он, сообразив наконец, чтоговорить следовало по-гардски.

У неё уже набухал на щеке свежий синяк.

– Смирёнкой зовут… – ответила она, утирая с лицаслёзы и грязь. – Боярина Вышаты Добрынича раба.

Вид у неё был жалкий и какой-то погасший, губы дрожали.

– Смэрна, – примерился Видга к непривычному имени.Он глядел на Смирёну и только теперь явственно видел всё то, чего не заметил влесу. Рваную-прерваную одежду, детские руки в недетских грубых мозолях… глаза,красные от слёз и работы впотьмах… Рабыня! Но, странное дело, память знайподсовывала ему не малодушного Гриса, а Рагнара с Адельстейном. И ещё славнуютир, любимицу пращура Халля, мать пра-пра-прадеда…

Сзади приблизились трое Олавссонов.

– Вестейн ярл! – почесывая в бороде, недовольноповторил Бьёрн. – Мало нам хлопот с Вестейном ярлом!

Гуннар потрогал перевязанную шею и промолчал. А Сигурддружески заулыбался Смирёне. Вспомнил, верно, свою черноглазую Унн, недавнопообещавшую ему нового сына.

Тут со стороны города приблизился всадник, по виду – слуга.Второго коня он вёл в поводу. Подъехав к четвёрке урман, он остановился,помедлил, явно не зная, с кем заговорить, и наконец сказал сразу всем четверым– сами разберутся:

– Вышата Добрынич на раба нерадивого просит не сердиться.В гости зовёт, на беседу и угощение…

Видга шагнул к коню. Ездил он хорошо, привык ещё дома. Иуказал Смирёнке место впереди себя:

– Полезай!

У неё снова дрогнули просохшие было ресницы, а за ресницамии губы:

– Куда же я, княжич… воды-то принести…

Видга сдвинул брови, но ничего не сказал. Не его Смэрна, невыкупил он её ещё у гардского ярла. Не ему и распоряжаться, что ей делать икуда идти.

Так, хмурым, и проехал он полгорода, а потом, не видякланяющихся трэлей, минул ворота боярского двора.

И вот тут-то едва не раскрыл рта. То, что гардцы умелистроить, он знал – на то она и Гардарики, Страна городов. Видал и высокийконунгов дом. Это когда их, по здешнему обычаю, водили на роту – клясться внепреступлении законов стейннборгского тинга… Тогда и ещё после, у конунга насвадебном пиру. И не только Видгу, всех поразила высота бревенчатых стен,гордые светлые окна покоя для советов, красивая и непривычная резьба. Никак недумал Видга увидеть дом лучше, чем тот. Увидел. С улицы-то эти палатысмотрелись совсем не так, как со двора. Двор у боярина был всё же поужекняжеского – тесен, не разворачивались к улице деревянные плечи хором. Но затовблизи хоть у кого валилась с головы шапка. У тех, кто в простых избахжил, – от зависти, у мужей нарочитых – от ревности…

Вспомнился и Видге родительский дом. Показался беднее ипроще убранством. Но не устыдил… Кому выпряли норны судьбу почётнее, чемсэконунгу, хозяину моря? Никому. А его дом – палуба длинного корабля. Морскойконунг редко сходит на берег. На что ему такой дом?

Навстречу боярину Видга пошёл с поднятой головой.

Вышата Добрынич урманского княжича встретил ласковее непридумаешь. Заметив его любопытство, сам повёл по дому, показывая зимние илетние спальни-ложницы, просторные сени на затейливых резных столбах… Честьневиданная! Показал даже островерхий терем, в котором изредка принимал званыхгостей.

Видга дивился про себя, но не слишком. Где тот драккар, накотором ярл добыл все эти сокровища? Нету у него драккара, и, значит, ничего нет.

Потом боярин кликнул детей – познакомиться.

На красавицу Нежелану Видга посмотрел равнодушно. Отметилбусы у неё на шее – радуга да и только, – и ещё дорогое, нарядное платье.Снять бы с неё всё это да надеть на Смэрну. Небось стала бы не хуже.

А Любим – да что Любим! Ни парень, ни девка, плюнуть не начто. Очень не любил Видга Вестейна ярла, но сына не поставил бы не то что рядомс ним – даже поблизости…

Вслух он, понятно, ничего этого не сказал. Знакомясь,переврал гардские имена и сам посмеялся. А о себе услышал ставшее ужепривычным: Витенег.

Ярл велел нести на стол угощение. Странный обычай был в этойземле – еду и питьё здесь подавали к приходу гостей, а потом убирали, вместотого чтобы просто вынести столы.

– У меня дома лежит кошель, – сказал Видгабоярину, с трудом подбирая слова и жалея, что рядом не было Скегги, у котороговсё это получалось много, много легче. – Мы сражались в пути и бралибогатство. В моём кошеле лежат полторы марки серебра. Это много. Я был наразных торгах и знаю, сколько стоит рабыня. У тебя, наверное, есть весы. Должноостаться полмарки, но я не буду торговаться, потому что побил твоего раба, и тыможешь потребовать виру за обиду…

Про себя Вышата потешался, но ничем этого не выдал. Тольковсё угощал Видгу, не скупясь ни на зелёное, ни на синее заморское вино. Видга,непривычный к вину, еле пересиливал отвращение. Однако, что поделаешь, пил.Откажешься – засмеют.

Поздно вечером он, пошатываясь, выбрался из города и долгокричал через реку, чтобы его перевезли. Не докричался и пустился вплавь. Вылезна берег мокрый и задумчивый. Рабыню ему Вышата так и не продал. И обидетьсяповода не дал. Зато дал уразуметь, что ему, Видге, Смэрны… как это здесьговорили, что-то насчёт своих собственных ушей…

Кременецкие князья с ближними и дружиной были званы кХалльгриму хёвдингу на свадебное торжество.

В Урманском конце ещё пахло свежей древесиной, под ногами икопытами хрустели белые завитки. Хозяин сам выходил встречать гостей, вёл их вдом, усаживал на богато застланные лавки. Словенские бояре озирались,потихоньку рассматривали стены, увешанные ярко раскрашенными щитами и оружием.Заглядывали в суровые лица Богов, охранявших хозяйское место. Новый домХалльгрима Виглафссона был выстроен в точности как прежний: словенский глаз ненаходил ни всходов наверх, ни полатей, ни каменной печки. Только широкие скамьивдоль стен да огонь посреди пола, в глиняном очаге… Кровлю поддерживали высокиестолбы, раздвоенные на концах. Жирная сажа ещё не успела осесть на них, иоттого всё вокруг казалось особенно новеньким и чистым.