Так гласят старинные хроники… Давным-давно – тысячу сто леттому назад – жил в Дании, на острове Зеландия, могущественный вождь. Звали егоРáгнар. А ещё носил он прозвище – Лóдброк, то есть «КожаныеШтаны».

Не было такого моря, где бы ни носились его страшныеполосатые паруса. Это он, поднявшись по реке Сене, в 845 году взял и дочистаразграбил Париж. А на обратном пути к морю разметал, как песок, две армиифранцузского короля Карла. Это он немного погодя покорил на севере Англиикоролевство Норсхамбрию. Это он ещё через несколько лет совершил поход врусские земли, но потерял там сына и сам едва не сложил головы…

В 867 году Рагнар Кожаные Штаны отправился в Ирландию.Поначалу этот поход складывался удачно, но для Лодброка он оказался последним.Старый викинг был пленён своим злейшим врагом, норсхамбрийским королём Эллой, ив цепях привезён в его столицу – город Йорк, который тогда называлсяЭофорвиком…

Отчего бы и не припомнить теперь, что мне снилось там, вИрландии? Это, конечно, легче всего – искать в прошлом предостережения, которымв своё время не внял. Ведь всякий сон, говорят, сбывается так, как егоистолкуют.

Лáдгерд получит весть о моей судьбе и посмеется. О,она посмеется, моя Ладгерд, мать моего старшего сына, – Лодброк умер воковах, обманом захваченный в плен!.. Рагнар, Рагнар, скажет она. А ведь тебяназывали прозорливым и мудрым. Как же это ты не распознал вражеских воинов вслугах, подносивших пиво?..

Дорого я дал бы за то, чтобы вызнать – кто же всё-такипродал меня англам… Много зим длилась моя жизнь, и не ко всем бывал ясправедлив, и ей, моей Ладгерд, выпало понять это раньше других. Уж не она лиотомстила мне за давнюю обиду?

Ладгерд… Нет, она била в спину только тогда, когда врагпускался от неё наутек, не смея повернуться лицом. Я-то это знаю, я же виделеё, мою Ладгерд, с копьём в руках, на носу боевого корабля. Она не измениласебе и в тот день, когда мы с ней смотрели друг другу в глаза и оба знали, чтоэта встреча последняя. Ты, усмехнулась она, ни дать ни взять Си́гурд-змееборец.Ты так же, как он, забываешь любимую ради другой. Вот только Сигурду помутилоразум питьё, настоянное на злом колдовстве. А тебя, мой конунг, и околдовыватьне понадобилось.

А я ей ответил… должно быть, я делаюсь стар, если не могу нето что придумать ответ, но даже и вспомнить сказанное однажды! Я ей ответил:если я – Сигурд, стало быть, мне надо ждать скорой смерти? Которой ты, мояЛадгерд, непременно добьёшься? И ещё я сказал, что, пожалуй, не стану бегать отподобной судьбы, если только она, Ладгерд, поклянётся умереть на моей могиле.Они у меня всегда были остры одинаково – оружие и язык.

Но за ней тоже ни разу ещё не пропадало, будь то меткий ударили беспощадное слово. А что, спросила она, уж не испугался ли ты, мой конунг?

Испугался? Я, Лодброк?..

Впрочем, тогда я ещё не успел стать тем, кто я ныне. Ипрозвища не носил. Но и тогда никто не оскорблял меня безнаказанно. На неё однуя никогда не замахнулся бы – на мою Ладгерд, и она это знала. Если якогда-нибудь буду нужна тебе, Рагнар конунг, сказала она. Я или мои воины. Тытолько позови.

Я не позвал её обратно. Ни тогда, ни потом. А теперь даже уФри́длейва, нашего сына, блестит в усах седина, и люди называют егоразумным. Хорошо иметь сына, который о многом судит так верно. Это дажеприятнее, чем никогда не ошибаться самому.

Он был уже взрослым мужем, когда я полюбил в последний раз.Фридлейв говорил, что Убе, мой младший, ненавидел меня из-за безродной матери,которую я ему дал. А мать чтил за то, что она сделала его сыном Лодброка.

Уж не его ли люди были там, в Ирландии, подле меня?..

Всю жизнь я ждал этого дня. Все девятнадцать лет. Каждыйвечер я ложился спать с мыслью о Рагнаре Лодброке, и он снился мне по ночам. Онзаносил надо мной свой топор, а я не мог пошевелиться. Сколько помню себя,столько же – и этот сон. Всегда один и тот же. Я просыпался в холодном поту илежал с открытыми глазами, обдумывая месть. Потом засыпал вновь и гнался за нимпо чёрному ночному болоту, и оно расступалось у меня под ногами. А Лодброк смеялсяи ускользал от меня, пропадая в тумане.

Я скрывался, я нищенствовал на дорогах страны,принадлежавшей мне по праву рождения, и люди, которые должны были бы сдёргиватьпередо мной свои драные шапки, из милости давали кров мне, королю, и позволялисъесть корочку хлеба, испечённого под перевёрнутым котлом!

Мне так хотелось унизить его – посмеяться над ним, когда егоскованного привезли сюда, в Эофорвик. Мне казалось, что у меня проросли заспиной крылья, что я взят на небо живым, как пророк Илия. Я был полновластнымхозяином Норсхамбрии, и тень Лодброка не лежала больше поперёк моего пути.

Ну что, морской король, сказал я ему, нравится ли тебеЭофорвик?.. Хороша ли земля, в которой сгниют твои кости?..

А он стоял передо мной в цепях, босиком, по щиколотку в грязномталом снегу. И два воина крепко держали копья, нацеленные ему в грудь. Ипожелай я оказаться одного с ним роста, мне потребовалось бы встать на скамью…

Но я не вставал! Я принудил его – Лодброка! – стоять,когда сижу я, норсхамбрийский король. Я казался себе самому величественным иважным. И только потом, когда его уже увели, понял, что был не величествен, ажалок и глуп. От себя-то этого не скроешь.

Я сидел перед ним в позолоченном кресле – надутый маленькийкороль. А он стоял и с усмешкой в глазах разглядывал меня и мой двор. Моихвоинов и святых отцов, и старого Этельреда. Разглядывал, как утёс разглядываетволны, лопочущие у ног! А я смотрел на Рагнара, задрав голову, и думал, чтоунизил его.

Я ждал, что он станет затравленно озираться, а не то попробуетнапасть. Но и тут мне суждено было ошибиться. Он вдруг заговорил, и я вздрогнулот неожиданности, ведь я уже забыл, что сам только что к нему обратился. И яприготовился слушать по-датски, но он заговорил не по-датски, и я вспотел отволнения, испугавшись, что не пойму, и подумал, что же делать, если я не пойму…но всё это продолжалось один миг, потому что Рагнар отвечал мне на моём родномязыке, на языке саксов.

Жил-был маленький, тщедушный охотник, сказал он мне. Однаждыэтот охотник метнул свой тоненький гарпун и нечаянно оцарапал кита. А китвзмахнул хвостом и уволок его с собою на дно. Вот так, Элла конунг.

И тогда я приказал увести его, потому что не знал, как наэто ответить. Я готовился торжествовать, но теперь вместо радости в душе моейпоселилась тревога. И смутное ощущение, будто я что-то делаю не так.

Один Этельред не удивляется, видя, что его король хмур иневесел и не празднует победы над таким врагом, каким был Лодброк… Был! Он ещёжив, но больше он не увидит ни солнца, ни бегущих в небе облаков. Я одинопределяю, долго ли он проживет. Я стою над ним, как змеелов, прижавший палкойядовитого гада…