Несмотря на усердные поиски, Лиллиана не могла найти своего пропавшего супруга. Ни в конюшне, ни на кухне, ни в дальних кладовых. Комнаты для гостей пребывали в том состоянии, как им и надлежало: они были чисто убраны и приготовлены для приглашенных, но пусты.

У нее дрожали руки. Борясь со слезами, она стояла в тени перед домом, где размещались солдаты. Посмеет ли она войти туда? Она шагнула к дверям, но потом нерешительно повернула назад. Это противоречило всем наставлениям ее матери. Но тогда она, по-видимому, вообще не способна поступать, как положено. Она самым позорным образом ослушалась отца. Она преградила собственному мужу вход в замок, уже принадлежавший ему. А теперь она крадется по двору среди ночи, как какая-нибудь шлюха, разыскивающая мужчину, который не испытывает к ней никаких чувств, кроме случайно вспыхнувшего вожделения.

Лиллиана смахнула две горячие слезы и подняла глаза к небу. «Боже милостивый, — молила она, и звезды расплывались у нее в глазах, затуманенных слезами. — Боже милостивый, помоги мне, прошу Тебя». Потом ее зрение понемногу прояснилось, и она бросила взгляд на зубчатый силуэт дозорной площадки. Там что-то шевельнулось. Она присмотрелась повнимательнее, пытаясь понять, что там происходит. Может быть, то была просто игра теней, или воображение над ней подшутило? Но потом она отчетливо разглядела: там был мужчина, и он что-то поднес к губам.

У Лиллианы защемило сердце. Корбетт был так близко, на расстоянии всего лишь одного лестничного пролета, у нее над головой — а она в это время изнывала от тревоги у себя в спальне! Ей пришло в голову, что, должно быть, он предпочитает одиночество ее обществу. Но она не пожелала прислушиваться к таким гнетущим мыслям.

Подъем на дозорную площадку по ступеням винтовой лестницы казался бесконечным. И все-таки, уже стоя перед дверью на железных петлях, она заколебалась. Она даже едва не поддалась искушению вернуться в безопасные пределы спальни. Но другие чувства, куда более мощные, чем страх, толкали ее вперед, и, преодолев секундное замешательство, она толкнула тяжелую дверь.

Корбетт сидел между двумя высокими остроконечными зубцами, свесив ногу со своего опасного насеста. Вторая нога, согнутая в колене, служила ему опорой для руки. В руке он держал круглый оловянный кувшин, но сейчас не пил из него. Он просто сидел безмолвно, созерцая залитую лунным светом долину за стенами замка,

В этот момент Лиллиана слишком ясно почувствовала, как несчастлив ее супруг. Может быть, он был так же несчастлив и тогда, когда впервые явился в Оррик? Она не знала ответа на этот вопрос, потому что в тот день была не способна заметить хоть что-нибудь, кроме ореола его мощи… мощи рыцаря и врага. Он был Королевским Кречетом, а она — добычей, на которую он нацелился. Что ж, теперь он заполучил ее, но, судя по всему, эта победа не принесла ему удовлетворения.

Лиллиана была готова обратиться в бегство: крах ее надежд был очевиден. Разве сможет она когда-нибудь добиться, чтобы он хоть в малой степени с ней считался? Сейчас, когда она всматривалась в его твердый, неподвижный профиль, это казалось невозможным.

Она направилась к двери. Корбетт окликнул ее, и она энергично покачала головой, желая только одного — пусть бы он вообще забыл, что она здесь была, и дал ей спокойно уйти — вместе с ее разбитым сердцем.

Но Корбетт был, как всегда, несговорчив, и его короткая команда заставила ее остановиться:

— Иди сюда.

У Лиллианы замерло сердце. Больше чем когда-либо, ей хотелось уйти, сбежать, уклониться от нового унижения. Но и вырваться из его власти было ей не под силу. Она просто прислонилась головой к иссеченной непогодами двери, словно та могла поддержать ее.

— Я сказал, иди сюда, — потребовал он более резко.

На этот раз ей почудился слабый запах вина. Она не повиновалась, а просто застыла, не двигаясь, — светлая стройная фигура на фоне темной двери. Когда стало ясно, что она ничего не ответит, Корбетт оставил свое место между зубцами, пересек маленькую площадку и подошел к жене.

Он резко развернул ее и прижал спиной к шероховатой двери.

— Зачем ты здесь? — рявкнул он. — Впрочем, это глупый вопрос, правда?

Он крепче стиснул ее руки, прежде чем выпустил их. Потом он уперся в дверь одной рукой и наклонился ближе к Лиллиане. Теперь запах вина в его дыхании сделался отчетливо различимым, и она поняла, что муж выпил много больше, чем в прошлые ночи.

— Подумать только, ты опровергаешь все мои теории о женщинах, — начал он неожиданно дружелюбным тоном.

Лиллиана заподозрила подвох. Ее сбивали с толку странные перемены в его настроении — от уныния к злости, а теперь — почти к шутливому поддразниванию.

— Тебе же хорошо известно, что от жен не ждут пылких страстей. Они только терпеливо сносят знаки привязанности мужей из чувства долга. А вот любовницы ласковы и отзывчивы. — Он провел пальцем по щеке Лиллианы, а потом начал играть с ее локонами. — Как жаль, что ты не могла стать просто моей любовницей. Насколько счастливей мы могли бы быть.

— А ты сейчас вообще несчастлив, — прошептала Лиллиана.

— Не более несчастлив, чем ты. Мы поженились по велению долга. Но любовники… любовники не повинуются долгу.

— Ты женился на мне вовсе не из чувства долга. Никто тебя не заставлял, — с упреком напомнила ему Лиллиана.

Корбетт усмехнулся:

— Разные бывают долги, Лилли…

— Ах, ну как же иначе!.. Иметь наследника… и что-нибудь такое, что можно будет потом этому наследнику оставить, — это был твой долг? — перебила его Лиллиана, пряча боль за личиной гнева. — Как жаль, что ты не выбрал кого-нибудь другого.

Лицо Корбетта оказалось совсем рядом. Его глаза были черны, как уголь, и непроницаемы, как камень. Она пыталась отвернуться, уйти из-под его испытующего взгляда, но его рука, все еще блуждавшая в ее распущенных локонах удерживала ее.

— Да, было бы куда проще… если бы я мог. Все, чего я хотел, — это заполучить добрую маленькую женушку. А заполучил… — Он замолчал и тесно прижался к ней. — А заполучил я пылкую маленькую искусительницу. Скажи, Лилли, ты согласилась бы быть для меня только любовницей?

— Ах, черная твоя душа! — вскричала Лиллиана, пытаясь высвободиться. — У тебя только одно распутство на уме!

— Как и у тебя! — Он искусно подавил ее сопротивление. — Какая причина погнала тебя искать меня, если не похоть? В чем ты можешь обвинить меня? Только в том, в чем сама виновата не меньше!

Каждое слово ранило ее в самое сердце — вдвойне мучительно, потому что было отчасти справедливым. Но признаться в этом ему она не могла. Во всяком случае теперь, когда он наконец честно сказал о своих чувствах к ней.

— Я не виновата ни в чем, кроме того, что стараюсь быть хорошей женой.

Корбетт невесело засмеялся.

— Добрая жена выполняет свои обязанности, почитает супруга как господина и спокойно подчиняется его любовным капризам. Но моя Лилли не такова. Ты держишь меня на расстоянии, пока можешь, а потом кричишь от страсти, пока мы оба не доходим до лихорадки и опустошения. Так кто же ты — жена или любовница?