Ильиничны — так бывает, когда человек сообщает о сбывшемся своем заветном желании.

Они простились.

Татьяна Ильинична поспешила во двор, где ее ожидали совсем иные заботы и хлопоты, чем те, которые владели ею с утра. А Марина направилась в клуб, шла по солнечной стороне улицы и думала. Рассуждения пожилой женщины, знатной доярки, не то чтобы изумили ее своим глубокомыслием, а заставили как бы увидеть то, чего она прежде не видела…

После полудня Марина Звонцова пришла в контору, постучала к председателю и, услышав его хрипловатое: «Войдите!», открыла дверь в его кабинет.

2

— А чем это ты, красавица, занимаешься? — спросил через забор дед Блажов и сдернул с головы кепчонку — то ли ему было жарко, то ли в знак почтения к девушке.

Он брел из конторы домой и конечно же не мог пройти мимо клуба, тем более что двери были открыты, окна распахнуты, а сама Марина стояла у входа, в розовом сарафане, босая, с большим ведром в руке; руки и ноги у нее были в белых пятнах известки.

— Побелку клуба затеяла! — бросила она старику в ответ. — Уж очень стены прокоптились. Стыдно перед людьми…

Дед Блажов не спешил. Марина сбегала через улицу к колодцу, а когда вернулась с полным ведром воды, он последовал за нею в клуб. В зале ряды стульев были сдвинуты в угол, посредине белела кучка извести, слева у окна стояла прислоненная к наполовину побеленной стенке деревянная лесенка. Оглядевшись, не в силах скрыть своего изумления, дед Блажов уставился на девушку:

— Ты что ж, выходит, одна побелку производишь?

— Одна, а чего ж тут такого? — воскликнула Марина, принимаясь разводить известь в ведерке поменьше.

— Ну и ну! Комсомолию позвала бы на помощь.

— Так сейчас же все заняты! А мне что? Время есть, три дня свободных, в клубе ничего не проводится. Вот я и решила.

— Неужели это твоя обязанность?

— Обязанность не обязанность, а нельзя же нашим гремякинцам в таком клубе сидеть. Позор! Стенки серые, мрачные. Третьего дня товарищ из районного отдела культуры заезжал. Посмотрел клуб, упрекнул справедливо: «Неужели, — говорит, — побелить не можете?» И верно: чего ждать? Побелку все-таки сделать можно? Можно. Вот я сегодня и взялась. Побелю и без председателева благословения.

— Так вон ты какая, красавица!

— Какая же я, Григорий Федотыч? Обыкновенная…

Известь Марина раздобыла у строителей, квартировавших на той же улице, где жила и Лопатиха, а ведрами ее снабдили в школе. Узнав, что затевает квартирантка, Дарья Семеновна пообещала ей помочь, да что-то задерживалась. Не было и Люси Веревкиной, девушек из третьей бригады, внучки бабки Шаталихи — шустрой, востроглазой Лены Кругловой. Еще вчера Марина договорилась, что все они придут приводить клуб в порядок, но вот уж шестой час вечера, а никого нет. Ну, а раз они не пришли, значит, что-то помешало, надо самой браться за работу, хоть это и тяжело, нескоро закончишь побелку; пожалуй, и за три дня не успеешь, а в субботу надо показывать кинофильм.

Рассказав все это деду Блажову, Марина взобралась на лесенку и принялась за работу.

— Эх, неувязка какая! — посокрушался он и, присев на подоконник, спросил: — Скажи, а председатель в сильном недовольстве был, когда узнал про клубную пропажу?

— Ругал крепко. И за баян, и за выброшенные скамейки. Указания руководства, говорит, надо выполнять вовремя, иначе порядка не будет.

— Порядок он любит, это для него — первейшая статья.

— Бухгалтер Ипполит Ипполитович настаивал вычесть с меня за пропажу. Да пришла в контору Татьяна Ильинична Чугункова, запротестовала. Разве ж, сказала, так можно — сразу обухом по голове? Долго спорила, потом предложила вычесть стоимость баяна с нее, а не с меня. Но тут я не согласилась. Чего ради?.. Вот тогда председатель и решил звонить участковому милиционеру, чтоб тот занялся розыском ночных безобразников и баяна.

— И позвонил?

— Не успел. Как раз заявился Чудинов, из поездки вернулся. И сразу признался, что в клубе это он с дружками насвинячил. Выпили и занялись японской борьбой, дзюдо называется. И баян он взял. Чего бесполезно лежит в шкафу? Дома можно позаниматься когда захочется… Видели б вы председателя в те минуты! Досталось от него Илье, грозился товарищеский суд устроить. А узнал, что Чудинов привез цемент, трубы и другое для строительства, сразу смягчился. Но все равно предупредил: в наказание не отпустит в область на курсы баянистов. Илья такого не ожидал, ведь все уже было договорено в районе, мне Евгения Ивановна сообщила… Я и сказала Павлу Николаевичу: «Не имеете права культработу тормозить!» А он на меня лишь пальцем погрозил: «Не перегибай палку, Звонцова!» И знаете что? Приказал Ипполиту Ипполитовичу все-таки вычесть из моего заработка за пропажу скамеек. Я не стала возражать. Под горячую руку человек чего не сделает!..

Марине теперь казалось все это смешным, а тогда, в кабинете председателя, ей было, право же, не до смеха…

Делала она побелку вначале неровно, неумело, на стене образовывались полосы, но потом наловчилась, осмелела, рука ее стала двигаться размеренно, плавно, как у опытнейшей хозяйки. И было хорошо во время такой работы разговаривать. Ей очень хотелось спросить о Максиме, узнать, что он делает, где бывает, но слова вертелись на языке, а произнести их вслух она не могла. Да к тому же и дед Блажов почему-то смолк, нахмурился. Он поглядывал на девушку так, будто оценивал ее. Она нравилась ему своей деловитостью, готовностью услужить старшим, хоть и была очень молода, и теперь он думал о том, что хорошо бы вот такую отзывчивую, добрую в жены сыну. Ишь как приноровилась — рука летает ловко и быстро, словно голубка крылом взмахивает!..

— Вот чего, дочка! — вдруг соскочил с подоконника дед Блажов. — Не надрывайся тут одна. Я все-таки сбегаю к этим, к обещалкам нашим. Пущай идут помогать, раз договорились!

— Да я как-нибудь сама справлюсь, Григорий Федотыч! — откликнулась с лесенки Марина.

— Не перечь, милая, не перечь!

И дед Блажов ушел. Марина видела в окно, как он заспешил по улице, а возле трех кленов свернул во двор, где жила Люся Веревкина…

Первыми пришли в клуб молоденькие девушки из третьей бригады, с которыми Марина познакомилась еще месяц назад. Обе были светленькие, веселые, очень любили кино и мечтали стать тоже киномеханиками. Ту, что была коротко подстрижена, с хохолочком на лбу, звали Тосей, а другую, с толстой, тяжелой косой, — Галей. Они вбежали в зал запыхавшиеся, повертелись, покрутились и присели на стулья, чтобы хоть минутку поболтать перед тем, как взяться за побелку.

— Я только успела забежать домой за ведерком да