Он отсыпал продавщице шестнадцать рублей мелочью и, пока та суетилась с открывалкой, осторожно огляделся сквозь черные очки.

Два типа не понравились ему сразу. Они стояли чуть в отдалении, курили и пристально разглядывали его. В общем-то, не было в этих мужиках ничего особенного, но его смутили их восточные, заросшие черной щетиной физиономии и недобрый взгляд.

Отхлебнув из бутылки, он немного постоял, делая вид, что разглядывает цены на сигареты, потом двинул на оживленную привокзальную площадь. «Хачики» больше не проявлялись, но неприятное ощущение осталось.

За десять минут до отправления Кирилл вышел на платформу, еще раз осторожно огляделся и, не заметив никого подозрительного, уверенно зашагал к своему международному вагону.

Загодя он остановился у фонарного столба и закурил, наблюдая за пассажирами.

В вагон вошел основательный военный. Его супруга с безумным начесом фиолетовых волос зазывно махала ему из окна. Сквозь открытую дверь соседнего купе было видно, как два обалдуя лет шестнадцати скакали с полки на полку, раздавая друг другу щелбаны. Едва переводя дыхание, к проводнице поспела пожилая пара — мучаясь одышкой, толстяк предъявлял билеты, а его жена отчитывала носильщика за нерасторопность. Они разгружали с тележки багаж, и Кирилл вклинился между ними, всунув проводнице билет.

— Опаздываете, молодой человек! Через две минуты отправляемся, — кокетливо улыбнулась хорошенькая девушка в форменном кителе. — Вы что же, один едете? Места-то у вас два.

— Один, один. Не люблю толчеи, знаете. — Кирилл поднялся в тамбур.

— Профессор, видать, — оценила проводница его безукоризненный костюм и дорогие черные очки.

Кирилл прошел на свое место, сел на мягкую постель и наконец-то перевел дух.

Через минуту где-то внизу раздался негромкий стук, за окном медленно поплыл перрон, провожающие замахали руками вслед счастливчикам с «Полонеза». Поезд тронулся.

«Слава богу», — Кирилл перекинул длинные ноги на соседнюю полку и расстегнул пиджак. В ожидании проводницы темные очки снимать он не стал.

Вскоре появилась давешняя красотка. Кирилл отдал ей билет и заказал чаю.

— И все-таки странно. — Она не торопилась уходить.

— Что странно? — напрягся Кирилл. Такое внимание к собственной персоне было ему совсем ни к чему.

— Ну как это? Чего это вы один на два места? Мне вот только на один такой билет месяца два пахать надо.

«Придушить бы тебя, дура белозубая!» — скривился про себя Кирилл. Но он лишь улыбнулся и тихим, ласковым голосом произнес:

— Девушка, милая. Я еду на международный научный симпозиум. Мне надо в дороге успеть доклад отредактировать. И я бы не хотел, чтобы мне мешали. Я понятно объяснил?

— Чего ж не понять. Так и знала — профессор, — обиделась проводница.

— Так насчет чаю не забудьте, — строго напомнил ей Кирилл.

— Да уж не забуду. Вот только титан нагреется. Меня, между прочим, Галой звать. Если что, кликните.

— Всенепременно, — Кирилл уже устал.

Гала наконец ушла.

Кирилл запер дверь, снял костюм и рубашку, аккуратно повесил одежду на плечики, надел спортивные штаны и майку, лег на постель и прикрыл глаза.

Яркий свет нестерпимо пробирался под веки. Кирилл приподнялся и опустил штору. Он попытался расслабиться, но задремать так и не смог.

Вагон приятно покачивало, из динамика тихонько разливалась нежная мелодия, колеса мерно стучали у него под головой, но вместо успокоения он чувствовал тревогу, колеса словно выговаривали ему: «А наши мальчики усы уже бреют… А наши мальчики…»

Кирилл изо всех сил ударил кулаком по подушке, пытаясь избавиться от кошмара. Он закрыл глаза. Залп огненных искр пронзил мозг, и какой-то нелепый детский крик ворвался в уши.

— Ой, мамочка! — почти наяву услышал Кирилл этот вопль и вдруг вспомнил ту девчонку-худышку, случайно оказавшуюся рядом с машиной.

«Это сон, это бред…»

Он отвернулся к стене и накрыл голову подушкой.

Перед глазами плыли красные круги, мутная пелена заволакивала сознание, лишая его воли и рассудка.

Кирилл выругался.

И ему сразу представилось несчастное, растерянное Женькино лицо в потных белокурых кудряшках, прилипших ко лбу. Женька смотрела на него в упор своими огромными глазищами и жалобно причитала: «Ты же мужчина! Мужчина! Мужчина!»

— Что за черт! — Кирилл отбросил на пол подушку и вскочил с постели.

В зеркало на него смотрело собственное бледное, перекошенное лицо.

А из-за двери неслось:

— Мужчина! Мужчина! Профессор! Ваш чай! Ну, откройте же!

— Минуту! — крикнул Кирилл.

Он судорожно полез в карман пиджака, трясущимися руками достал оттуда круглые очки с простыми стеклами, нацепил их на нос и приоткрыл дверь.

— Ну вы че? Спите, что ли? А я стучу, стучу!

— Да, знаете ли, заснул как-то… — утирая с лица выступившие капли пота, Кирилл взъерошил волосы.

— Ну, вы даете! — Гала протиснулась с подносом в купе и поставила его на столик. — Едем всего полчаса, а они уже спят, понимаешь! Сами же чай заказывали.

— Ну да, уснул… — Кирилл даже растерялся от такого нахрапа.

Поезд качнулся, Галу слегка занесло, она споткнулась о брошенную подушку, и Кирилл автоматически подхватил ее под локоток.

Проводница растаяла. Изогнув гибкий стан, она подобрала с пола подушку, взбила ее и вернула на место и, одарив незадачливого пассажира томным взглядом, расплылась в белозубой улыбке.

— А я вам, между прочим, с лимончиком. Индивидуально, так сказать. И вот еще печенье.

— Благодарю вас. — Кирилл составил с подноса стакан в подстаканнике и блюдце с крекерами. — Сколько я вам должен?

— Ой, да ладно. Путь долгий, еще рассчитаемся, — многозначительно расхохоталась Гала, зазывно выставив обтянутое юбкой бедро.

— Галочка, у меня к вам одна маленькая просьба, — натянул улыбку Кирилл.

— Да хоть сто.

— Вот именно.

Кирилл приобнял ее за слегка расплывшуюся талию и нежно опустил ей в вырез блузки сторублевую купюру.

— Пожалуйста, обеспечьте мне покой. Я должен поработать и выспаться. А будет необходимость, в чем я совершенно уверен, — Кирилл прижался губами к ее маленькому ушку, — я сам к вам наведаюсь. Договорились?

— Ой, ну что вы это, не надо, я ж бескорыстно, — зарделась Гала, но стольник не вернула. — Так я пошла?

— Идите, — подталкивая ее к двери, Кирилл выпроваживал девушку.

Уже в дверях она всполошилась:

— Ой, а поднос-то!