– Начнешь рыдать – я твоего Тонду искать не буду.

– Искать? Как же его найдешь, когда он…

– Помнишь, как мы в прятки играли?

– Помню. Только как же… Он же не в соседнем овине сидит…

– Так ведь и мне не десять лет. Пошли к колодцу.

Колодец, обычный журавель с обрубком толстого бревна вместо противовеса и деревянным ведром, высоко вздернутом на длинной мочальной веревке, был устроен удобно, за огородом. По весне вода стояла высоко, светлое пятно отраженного неба колыхалось совсем близко к замшелому, но на совесть сработанному срубу. Крайн поставил покорную Петру перед колодцем, заставил склониться над дышащей холодом водой.

– Искать будешь ты. Мне трудно. Я его сто лет не видел. Ах да, чуть не забыл. У тебя есть что-нибудь от него?

– Есть, – смущенно шепнула Петра, – на мне его пояс, праздничный.

– Где?

– Под рубахой завязан.

– Так и ходишь?

– Так и хожу.

– Хорошо. Эй, вы, пойдите, посидите где-нибудь. Это надолго.

Любопытные птенцы-подкидыши далеко не пошли, уселись тут же у забора на травке. Ну, молчат, под руку не лезут, в колодец нырнуть не пытаются, и на том спасибо.

– Раз, два, три, четыре, пять, Тонда, я иду искать.

Крайн сверху вниз улыбнулся Петре, положил руки ей на плечи:

– А теперь смотри. Видишь что-нибудь?

– Нет. Убили его. Чуяло мое сердце.

– Не торопись. Смотри внимательно. Ты очень сильная. В детстве у тебя и без меня получалось. Видишь?

– Да, – выдохнула Петра, – камни. Гладкие грязные камни. Много.

– Хорошо. Очень хорошо.

– Мелькает что-то… Ноги ступают по камням…

– Он жив, Петра.

– Жив…

– Смотри, не отвлекайся.

– Шапка лежит. Рваная. В шапке пять монет. Что это значит?

– Не знаю. Смотри.

– Голубь. Мимо него ходят, а он не боится. Клюет грязь какую-то. О, спугнули все-таки. Полетел. Летит над крышами. Крыши богатые, сплошь черепица. Красная, желтая… Шпиль торчит. Блестит, аж глазам больно. Неужто золото? Кораблик… Кораблик в небе.

– Что?!

– На шпиле кораблик. Смешной такой, с крыльями…

– Кораблик с крыльями? Все, Тонда, вот мы тебя и застукали. Хватит, Петра.

Петра испуганно озиралась, словно ожидая увидеть пропавшего мужа прямо здесь, во дворе у колодца.

– Он в Бренне. – Господин Лунь был очень доволен собой.

– В Бренне?! – Петра рванулась, выскользнула из объятий крайна и кинулась к дому. – Антон! Антон!!! Да куда ж ты запропастился, анчутка седой, чтоб тебе три года икалось!

Жданка хихикнула. Варка ошарашено мотал головой. Оказывается, эта тень женщины умеет не только орать, но еще и ругаться.

– В Бренне? Так близко? – удивилась Фамка, хорошо разбиравшаяся в местной географии. – Но почему он не смог вернуться?

– Видишь ли, – тяжело вздохнул крайн, – похоже, четыре года назад он попался вербовщикам князя Сенежского. Телега с лошадью – вещь на войне просто необходимая. Да еще если возница – косая сажень в плечах и пятаки пальцами ломает. Пять лет назад Сенежский князь Филипп вмешался в драку за Тихвицкое Поречье. Поречье не захватил, да еще потом пришлось почти год отбиваться от войск самозванца. Покалечили нашего Тонду. Может, руки лишился. Или, того хуже, ноги. Теперь в Бренне милостыню просит, а домой идти, обузой в хозяйстве быть, попреки от дядьки Антона выслушивать не желает. Гордый. Петра еще наплачется.

* * *

Через полчаса встрепанный от усилий дядька Антон запряг сытую лошадь, и скрипучая телега укатила по лесной дороге. К этому времени «господа пресветлые крайны» чинно сидели в просторной кухне. Раскрасневшаяся, сияющая Петра торопливо метала на стол крыночки, миски и горшочки, не зная, чем бы еще угостить, как бы угодить получше. Гости, к ее удовольствию, ели за троих, никто не отказывался.

Наконец Варка пробормотал, что ему надо немедленно выйти. Через некоторое время к нему присоединился Илка. Выполз на крыльцо, хрипло приговаривая: «Все. Больше не могу».

Сквозь открытое окно было слышно, как господин Лунь ведет с Петрой длинный скучнейший разговор. Кто на ком женился, кто у кого родился, кого выдали замуж на сторону, а кто и сам перебрался в Стрелицы, чья корова отелилась, а чья еще нет и каковы виды на урожай. Варка слушал и глядел, как в синем небе колышутся растрепанные ветром нежно-зеленые верхушки далеких лиственниц. Волнами накатывала сытая дремота. Глаза закрывались сами собой.

– Уй! – В плечо впились раскаленные клещи. Сонный Варка подскочил и дернулся, как пескарь на крючке.

– Очнись! – шепотом рявкнул ему в ухо господин Лунь. – Быстро в дом! Если что пойдет не так, прячьтесь на сеновале. До темноты не высовываться, а потом уведешь всех в замок.

– А чего?

– Да как обычно.

Варка прищурился. От леса по дороге двигались всадники. Трое. Всего трое. Варка перевел дух и живо затолкал высыпавших на крыльцо куриц обратно в дом.

Крайн уже шел к распахнутым воротам черной изломанной тенью среди желтизны одуванчиков, зелени травы и солнечного золота. Спина, которой никакой горб не мешал быть прямой. Отторгающая землю походка. В свободно опущенных руках что-то блеснуло.

Варка пихнул в спину замешкавшегося на пороге Илку, но сам в дом не полез, присел на крыльце, съежившись за толстым столбом.

Крайн остановился в воротах. Всадники спешились и пошли к нему. Один – высокий, широкоплечий, двое других – так, ничего особенного. Двигались медленно, за оружие не хватались. Солнце било прямо в глаза, приходилось все время щуриться. Варка смахнул набежавшую слезу, проморгался…

У ворот высокий сгреб господина Луня, скрутил и теперь ломал, пытаясь повалить на землю. Варка кубарем скатился с крыльца, не помня себя, подлетел к воротам. Руки крайна… только бы освободить руки.

С хриплым кошачьим воплем он прыгнул на спину здоровяку, повис у него на плечах. В рот и нос тут же набились жесткие черные волосы, но пальцы сами сомкнулись на бычьей шее, изо всех сил сдавили горло. Громила захрипел и принялся отдирать от себя озверевшего парня. Варка держался из последних сил, все время помня, что остальные двое могут ударить в беззащитную спину. Минуту… Всего минуту… Минуты крайну хватит на все… Резкая боль в правой руке. Удар о землю. Мгновенная тьма.

* * *

– Эй, парень! Никак сомлел?

– Ничего. Хорошая встряска ему только на пользу.

Варка поднял руку. Вроде шевелится. Ощупал голову. Голова тоже оказалась на месте. Открыл глаза. В голубом небе плавно проплыл потрескавшийся воротный столб, Жданка с любимой заточкой, Илка с прихваченным у поленницы топором, бледная Фамка с хлебным ножом, Ланка с пустыми руками, но определенно готовая визжать, царапаться и кусаться. Почему они стоят? Почему ничего не делают?

На лицо упала тень. Небо закрыла кудлатая черная