что я чувствовал, насколько все это для него важно. И в тот вечер я уехал от него с чувством, что за этим блеском глаз стоит целый роман. Я был счастлив, потому что знал, о чем начну писать, как только допишу тот роман, над которым тогда работал. Так что весь этот последний роман вырос из истории моего тестя, хотя от него в романе только вот этот дом у шведской границы. Роман «В кильватере» — это попытка написать роман о моем отце, с которым у меня были очень сложные отношения. Закончив «В Сибирь», я решил, что теперь очередь отца, и стал писать роман, основанный на событиях его жизни. Но попытка не удалась. Это было слишком сложно и трудно для меня. Я не сумел почувствовать себя им, это странно, ведь мы оба мужчины. И мы были с ним очень похожи. Но я так и не смог сказать о нем «я», хотя я легко говорил «я» о маме. Мне кажется, что это заметно в романе, к сожалению. В результате это получился роман не об отце, а об отношении отца к сыну, написанный от лица сына, то есть меня. И о муках нечистой совести. Потому что отцам положено интересоваться сыновьями, строить с ними отношения. Но эти обязательства не носят одностороннего характера. Сыновья тоже обязаны тянуться к отцам, особенно когда те становятся старше, а я с этим не справился, и это всегда меня ужасно мучило, и отголоски этих мучительных угрызений совести чувствуются в романе, как мне кажется.

То есть вы перестали теперь чувствовать себя городским жителем и совершенно вжились в сельскую жизнь.

Я здесь ближе к реальной природе, но, с другой стороны, я всегда был к ней близок. Но когда переезжаешь из города в место, подобное этому, с крепкими вековыми крестьянскими традициями, то тринадцать лет — это ничтожный срок, недостаточный ни для местных жителей, ни для меня. Я был и остаюсь здесь пришлым. При этом они все милейшие люди, и теперь, когда я стал отчасти знаменит, они гордятся мной и стали звать меня жителем Херланда. Это мне очень льстит, но это не совсем правда, я не чувствую себя крестьянином из Хёрланда. Я в равной степени из Осло и из Хёрланда. Такой вот гибрид. Но правда в том, что теперь я не могу жить без этого места и покину Портен уже ногами вперед, думаю я.

А как происходит общение с местными, вы встречаетесь, разговариваете о традициях, обычаях и так далее?

И да и нет. Я общаюсь в основном с ближайшими соседями, с теми, кто живет в нашей долине, это территория радиусом 70–80 километров. Некоторые из них здесь родились и выросли, другие переехали сюда, как и мы сами, и у нас отличные отношения. Таких хороших отношений с соседями у меня никогда прежде не было. Не знаю, почему так происходит, но здесь гораздо легче, чем в городе, налаживаются отношения. Я пятнадцать лет прожил в пригороде Осло и ни с кем в подъезде не общался, там все время менялись люди, кто-то уезжал, кто-то приезжал, а здесь все устойчиво. Когда я переехал сюда, я уже был писателем. И, конечно, люди знают об этом и реагируют на это как-то. Ты даешь интервью местной газете, потому что боишься отказать, а потом ты приходишь в магазин, там люди, и слышишь шепоток: «Это он». И я сразу решил для себя одну вещь. Или ты становишься параноиком и все время думаешь: а о чем они там шепчутся у меня за спиной? И тогда ты не можешь здесь жить, потому что шептаться будут все равно и всегда. Или ты сразу решаешь для себя, что имеешь дело с милыми, теплыми и симпатичными людьми (как оно вскоре и выяснилось), которые говорят о тебе только хорошее, и так и живешь с этим убеждением. И я здесь всех знаю. В магазине, где всегда многолюдно, ко мне подходят люди и говорят: «Здорово», «Читали твою последнюю книгу», «Видели тебя по телевизору», — так они говорят. Поэтому здесь мне легко, легко сходить в магазин, на почту, заправить машину, потому что я чувствую, что многие здесь желают мне добра, а я им.

Перевод Ольги Дробот

Уилл Селф (Will Self)

Английский прозаик и журналист.

Родился в 1961 г. в Лондоне. Закончил Эксетер-колледж Оксфордского университета. Работал журналистом, ресторанным критиком и карикатуристом в ряде лондонских изданий. Ведет авторскую колонку в газете «The Independent» и в русской версии мужского журнала «Esquire». Активно выступает на радио, часто появляется на телевидении, принимал участие в реалити-шоу.

Книги: «Количественная теория безумия» (The Quantity Theory of Insanity, 1991), «The Quantity Theory of Insanity» (1991), «Кок'н'булл» (Cock and Bull, 1992), «Мое представление о веселье» (My Idea of Fun 1993), «Серая арена» (Grey Area, 1994), «Благоухание психоза» (The Sweet Smell of Psychosis 1996), «Обезьяны» (Great Apes 1997), «Крутые-кругые игрушки для крутых-крутых мальчишек» (Tough Tough Toys for Tough Tough Boys 1998), «Как живут мертвецы» (How the Dead Live 2000), «Sore Sites» (2000), «Дориан» (Dorian 2002), «Доктор Мукти и другие истории несчастий» (Dr. Mukti and Other Tales of Woe, 2004), «Книга Дэйва» (The Book of Dave, 2006), «Psychogeography» (2007), «Окурок» (The Butt 2008). «Psycho Too» (2009), «Entirely Women» (2010), «Walking to Hollywood» (2010).

Литературные премии: Джеффри Фабера (1991), «Ада Khan Prize» (1998) «Bollinger Everyman Wodehouse Prize» (2008).

Больше всего он напоминает великана из «Твин Пикса» Дэвида Линча. Такой огромный дядька. Говорит басом. Селф кажется несколько неловким. Обманчивое впечатление. В издательство, где мы с ним встречались, он приехал на велосипеде. В девять лет он впервые попробовал алкоголь, в тринадцать — выкурил первый косяк марихуаны, в восемнадцать — перешел на героин. Все это не помешало ему поступить в Оксфорд, где он занимался философией. Философия, впрочем, помогла не сильно. Так, в 1997 году, когда Селф в качестве обозревателя «The Observer» освещал избирательную кампанию Джона Мейджора, он был снят с самолета премьер-министра. Принимал дозу — прямотам, на борту. Из газеты его уволили, разумеется. Потом он, правда, как-то успокоился, бросил наркотики (включая кофе и сигареты), начал ходить пешком. Но темперамент чувствуется.

Как вы сюда добрались?

Я на велосипеде приехал. Иногда я езжу — вы, может быть, видели у лондонских курьеров или в других европейских