поговорить с Амэей, перед тем как идти сюда. Может, ей бы удалось переубедить меня? Да точно удалось бы. Именно поэтому я не стала рассказывать ей о своих планах. Вряд ли Амэя поймет. И тем более – не одобрит.

И тут я кое-что заметила. У ступенек лежали собранные башенки из камней. На стенах висели длинные белые полотна, набрякшие, потемневшие от влаги.

Символы траура.

Я толкнула дверь, и та открылась. Ладони у меня были ледяные. Я прошла по темному коридору, оставляя мокрые следы, и повернула на кухню – туда, где горел единственный фонарь.

За низким столом полулежал дядя, вокруг него были разбросаны опрокинутые бутылки с алкоголем. Невыносимо пахло дешевым рисовым вином. Бок о бок с ним сидел, скрестив ноги, Тоширо с очень прямой спиной. Я быстро оглянулась. В доме были расставлены букеты гвоздик, выкрашенные в черный. Они испускали тонкий аромат, и не сразу, но я поняла, что же не так. Пахло цветами. Не смертью, не болезнью… не тетушкой.

Наконец, кузен заметил меня. Я посмотрела на него и не узнала, таким взрослым оказалось его лицо.

– Соль… – его рука медленно вытянулась в мою сторону, словно в попытке коснуться и утешить. Но что может утешить меня, обманутую? – Мама… она умерла. Умерла, представляешь?

Мне бы порадоваться. Из-за заговора дяди с Наместником-Вороном погиб мой отец, а меня ждала жалкая судьба. Теперь тетя умерла, и это было справедливостью, это было воздаянием. Пусть они тоже узнают, как мне было горько, как я еле удерживала в себе переполняющее меня отчаяние! Они заслужили это! Я – нет, но они – да!

Однако я вспомнила ее мудрые слова и объятия. То тепло, что растопило в моей душе лед. Тетя была не виновата в горе, что ее муж причинил нашей семье. Она была… была хорошей.

Но скорбели ли они так же о моем отце?

– Не волнуйся, Тоширо. Скоро твой дядя встретится с ней.

Кузен расширил глаза и заметил вакидзаси, что я все это время сжимала в руке.

– Ты пришла отомстить? – прошептал он. Кажется, он тоже немного выпил, потому что закачался, поднявшись. Взявшись за голову, он усмехнулся и рассмеялся, так бездушно и так громко, что мне стало не по себе. Даже дядя проснулся и поднял голову.

Он похудел. Сильно похудел. Его щеки запали, а голубые радужки от выплаканных слез побелели, он был растрепан, выглядел неопрятно, алкоголь алыми пятнами раскрасил его лицо, шею и грудь в распахнувшемся домашнем кимоно. Ничего в нем не было от себя прежнего, осталась только тень. Но все равно… все равно. Я посмотрела в его лицо – и поразилась тому, как сильно он был похож на отца. Не хватало только шрама. Я уже забыла про это. Их объятие походило на схватку двух медведей…

Дядя… Папа.

Я дрожала, вспоминала. Прошлое, загнанное мной в темноту шкатулки с талисманом Джиджи, вернулось. Я вспомнила все с такой кристальной ясностью, что картинка наложилась на настоящее, совпадая почти полностью.

Маму принесли из города утром. Она осталась на ночь поработать в лавке: к нам тогда приехал какой-то именитый мудрец, приплыл из восточной страны и принес с собой ворох новых свитков.

Ее нашли первые посетители лавки мертвой на полу. Потом сказали, что у нее просто остановилось сердце. Я выплакала память о том, как выл отец, обнимая ее окоченевшее тело у нашего дома. Забыла о том, как он днем пытался улыбаться мне, играл со мной, учил чему-то, а вечерами напивался вусмерть и точно так же, как дядя, растягивался всем телом на столе и не поднимал головы, а крепкое рисовое вино заливало стол точно так же, как его слезы.

Я тогда плакала столько, что в какой-то момент маленькая шкатулка с тряпичным амулетом внутри наполнилась слезами. Даже не знала, что можно столько рыдать. После этого я уже не плакала – видимо, было нечем.

– Я пришла убить его, – прошелестел мой голос.

Но почему я не могла пошевелиться?

Тоширо усмехнулся. Сделав ко мне полшага, опустился на колени и растянулся по полу в поклоне.

– Я не стану мешать. Мы заслужили это. Отец пошел на сделку с демоном ради исцеления мамы, но теперь это не имеет значения. Все кончено. Он проиграл. А я… потерял мать, дядю и свою любимую кузину. И отца. Он… заслужил смерть.

Его голос звучал сухо. Дядя моргал, но, кажется, не понимал, о чем мы говорим, совершенно пьяный, совершенно раздавленный горем. Или же просто ему было все равно.

Да, верно. Смерть перестала пугать его.

– Соль, – сказал он, и голос у него был трезвым и странно веселым. – Так почему же медлишь? Нет-нет, я рад. Сын прав. Это как раз тот финал, который я заслуживаю.

– Из-за тебя… – я подняла вакидзаси и не сделала и шага. Его слова пронзили меня, но вместо ненависти я почувствовала тупую сильную боль в груди. На языке стало горько, я сглотнула ком. Папа, разрушение семьи… То, что никто не смог их спасти.

Вырвать бы это из своего сердца!

В тенях на лице дяди я видела что-то знакомое. Что-то, что заставило меня задуматься. Он был человеком, и в его душе тоже жила боль и утрата. Я пришла сюда за местью, за справедливостью, но сейчас, глядя на него, я не могла назвать его врагом и не могла убить так же легко, как я убила Хэджайма.

Он же был моим дядей.

– Соль… – он встал, хромая, шагнул вперед. – Мы оба потеряли…

Блестящее, как зеркало, лезвие вакидзаси сияло напротив моего лица. Я видела в нем свое отражение – Дареку Курай с черными глазами.

«Убей».

Я не могу. Я просто не могу.

«Ты все можешь. Он заслужил это. Ты должна. Отомсти за отца! Вырви его сердце. Скорми его лесу!»

– Ты не можешь меня убить? После всего, что я сделал? – глухо и разочарованно прошептал дядя, стоя передо мной, он уронил голову и заплакал в поднятую ладонь.

И в этот момент я поняла, что несмотря на всю тяжесть, что лежала на моих плечах, несмотря на беспощадный мир и жестокие интриги, я не смогу убить того, кто так сильно напоминал мне о прошлом. Дядя когда-то любил меня, а я когда-то любила его.

Я снова стала той маленькой девочкой, потерянной среди теней прошлого.

– Прости меня, – прошептала я своему отражению, отступая. – Я не могу.

– Очень жаль, – дядя воспринял все на свой счет. Его ноги подкосились, и теперь только я осталась стоять. Тоширо разогнулся