Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При въезде в Кремль меня проверили. МЕНЯ! Но по этому поводу я только дал опешившим проверяющим по серебряной монете. Они вначале и не поняли, царь прибыл. А как тут поймешь? Да, кричат телохранители, угрожают сабельками и пистолями, но царя не видно. Я же был верхом на коне, да в обычной… соболиной шубе. Дорогой, конечно, но подобные вещи могут позволить себе все бояре и не только они. Ну, а награда — так пусть все ревностно исполняют свой долг.
— Ты почему нас оставляешь? Отчего не взял с собой? Жена должна быть рядом с мужем, если только не на войне! — Ксения встретила меня претензиями. — Я испугалась! Сколько еще мне нужно пережить покушений? Сколько видеть смертей? Мало мне?
Я молчал. Пусть выговорится. В ней кричал страх, испуг, гнев.
— Убей! Убей их всех! — жестко потребовала Ксения Борисовна.
— Что, внучка? Кровь деда Малюты Скуратова проснулась? — спросил я не менее строго.
Мне не понравился и тон и сам факт выставления требований. Я глава семьи, и это если за скобками держать, что государь-император.
— Но они покусились… — сбавила тон Ксения.
— Да! И виновные будут наказаны, жестоко, — спокойно сказал я и уже с напором добавил. — Но это мне решать.
А, вообще, обидно, так… слегка. Я же о ней и о дочке думал, можно сказать, что и скучал, а прием так себе. Нет, прыгать на семейное ложе по приезду, как бы не хотелось, нельзя. Хотя бы немного разобраться с делами нужно, проведать горемыку-Ермолая. Но все же… хотелось иной встречи.
— Я к Ермолаю. На обед жду тебя, — сказал я, сделал два шага на выход, остановился, вернулся и впился в губы жены. Соскучился!
Ермолай был в Кремле. Впрочем, больницы в Москве еще не было ни одной, чтобы он пребывал на больничной койке. Так себе здравоохранение в моей державе, хотя и получше, чем в иных. По крайней мере, реже случается и моровое поветрие и всякие кори со скарлатинами.
— Что у него? — спросил я у моего доктора, который отрабатывает свой хлеб, пока кого не найду посмышленее, или все же этого вразумлю.
Еремы на месте не оказалось.
— Три дня был без памяти. Длань отрублена. Прижег, где зашил, как ты, государь-император и говорил, шелковой нитью, да пропущенной через уксус. Стало заживать, жить будет, — отчитался доктор.
— Гречей и коровьей печенью кормили? — спросил я.
— Да, я уразумел, что он крови много потерял и нужно гречу есть, да кровяную печень, говядину. Еще вина немного давали, — уверенно, как-то победно, сказал доктор.
В принципе, я и не знал, что еще нужно было сделать. Антибиотиков нет, стрептоцида тоже.
Ермолай был у своей жены, вернее, со своей женой, так как кухарская, где находилась женщина, все же не собственность Фроси. Пусть дел у меня за гланды, но решил сказать Ермолаю, человеку, который стал рядом со мной одним из первых, хоть какие слова. Он мой человек и в очередной раз это доказал. И то, что побежал к моей жене, а не спасать свою — стоит благодарности, пусть и поступок вполне рядовой для служивого.
— Государь-император! — Фрося с Еремой поклонились.
— Ты почему здесь? — спросил я.
— Прости, государь, за ответ такой, но сколько не лежи, а рука не вырастет. Ты прости меня, не углядел измены, — Ермолай рухнул на колени.
Пришлось объяснить и пожурить. Но не стал я говорить, что в произошедшем виноват я. И даже не потому, что просмотрел Али, а из-за того, что так и не наладил в должной мере систему госбезопасности. Как военный, я направил силы, что могли и крамолу выявлять, на нужды военной разведки и организации специальных операций. Нужны два ведомства. А Захарий Ляпунов раздвоиться не может. Ну, и Али — он почти с первых дней существования службы телохранителей и я лично привлек его к этому.
— Ничего! Крюк тебе, али перчатку на руку, замест длани, так и в бою еще сгодишься! И пока ты голова над телохранителями, так что набирайся сил и через седмицу, или две, может, и после Крещения Господня, жду участия в тренировках, — сказал я и поспешил в приемный зал, а меня уже окружали двенадцать кремлевских телохранителей, присоединившиеся сразу после въезда в Кремль.
Быстро сорганизовались. Сложно моим охранникам придется, меньше их стало. Но людей, которые прибыли со мной нашлось кому сменить. И получалось, что я, уставший от дороги, работаю, а люди мои уже отдыхают и сальными взглядами присматривают к какой кухарке поприставать.
Я так и не понял механизм, как в этом времени распространяется информация. Как у человека будущего, я подспудно равняю способы доставки новостей этого мира и того, откуда переместилось мое сознание. Ну, как могли так быстро узнать бояре, что я прибыл? Ну, ладно, узнали. Но они уже и собраться смогли на Боярскую Думу.
Я же думал посовещаться уже после Рождества, ничего слишком срочного не было. Вообще жизнь замерла с пришествием суровой зимы и можно говорить только о перспективах и планах на весну. Зимой никто не воюет… пока. Я-то думаю, что это неплохое время для военных действий: и не ждет никто, и по рекам можно лихо проскочить. Некогда монголо-татары показали, как нужно воевать зимой.
— Государь-император! — как будто тренировались, в унисон сказали бояре, как только я спешно, лишь одев кафтан по богаче, зашел в тронный зал и занял свое место на массивном троне. — Мы прибыли, дабы сказать тебе, что никто из нас не измысливал супротив тебя и семьи твоей ничего дурного.
За всех говорил князь Телятевский. Он же и объяснил причину собрания. Все-таки недавние казни создали мне репутацию жесткого правителя, который не особо думает: казнить или миловать и чаще выбирает первый вариант. Наверняка, собравшиеся считают, что главным вопросом для меня стоит: как именно казнить. Был бы я действительно столь кровожаден, как это может показаться другим, так и половина собравшихся сегодня людей уже общались с пращурами.
Оглядевшись, я увидел новое лицо среди бояр. Нельзя вот так взять и прийти на заседание Боярской Думы, даже, если бояре собрались только лишь для того, чтобы увидеть меня. Поэтому,
