— Ничего себе пожар в голове, — чуть мягче вымолвила великолепная сирена, подмигнула и добавила шепотом: — Проверим, на что ты годна в ином. Иди и поймай мне осьминога. Вот такого, не крупнее. Поняла? Иди-иди, нырнешь — полегчает. И учти, когда вернешься, я спрошу тебя, что ты думаешь о сирене Виори. — Женщина поправила прическу, тронула жемчуг на шее и повела плечом. — Он просил дать тебе обломок… Я даю. Запомни, время на размышления — бесценно, его всегда не хватает и обычно его невозможно купить.

Авэи улыбнулась, наблюдая синий вечерний снег за мелкими стеклышками окна крытых санок. Шесть лет назад она выбралась на берег вплавь, оставленная торговой лодкой. Не было ни толковых бумаг, ни надежных людей — ничего… Она дрожала, щелкая зубами от холода, и улыбалась все шире и шире. Огромный новый мир начинался от кромки воды. Сирена Авэи намеревалась захватить этот мир, вынудив его к поклонению себе, несравненной. Здесь больше не живет Виори, здесь можно стать именно такой, лучшей на весь их жалкий север.

Цель достигнута? Король тэльров целует ей руки и называет женой, князья раскланиваются при встрече, и самая сложная череда замыслов, не высказанных вслух, безошибочно читается по вроде бы спокойным лицам… Весь свет с замиранием ожидает появления Амели на балу, чтобы понять, удалось ли одеться достойно, чтобы по ее хмурости или улыбке прочесть доклад о своем положении при дворе, о грядущей милости или близкой опале.

— Пожалуй, я не прочь готовить осьминогов и вытирать носы сопливым детям, а то и стирать рубахи, — зевнула Авэи. — Лишь бы по лунной дорожке — и домой…

Она устало улыбнулась, устраиваясь удобнее и кутаясь в мех.

Кони бежали резво, комья снега летели от копыт, с треском разваливались, плющились о стенку и днище. Санные полозья двумя нитками вытягивали след пути. Ночь следовала по перелескам, подкрадывалась, похрустывая замерзшими ветками. А метель, лучшая из сирен мира, ныла на одной ноте, усыпляя самых бдительных соглядатаев, занося следы… Авэи поддалась ледяному очарованию голоса зимы и задремала без снов.

Очнулась она на руках у Юго, бесцеремонно добывшего сирену из санок и несущего по вычищенной дорожке к угрюмому черному строению. В узких зрачках окон шевелился рыжий отблеск каминного тепла.

— Скоро весна, — непререкаемо гудел в ухо рулевой «Приза». — Чую ее, чую! Ветер от злости щиплется, а только он уже давно беззубый пес, старый. Скоро север сбросит облезлую шубу, травка наклюнется. Люблю я этот берег, Авэи, но исключительно в один сезон — весной. Душа звенит, понимаешь? Штормы, и те на праздник похожи.

— Эта зима никогда не закончится, — пожаловалась сирена, втайне радуясь, что наконец-то у нее есть человек, которому можно жаловаться.

— Простыла? — насторожился Юго. — А сейчас мы тепленького пива с травками наведем, враз отогреешься. Роул не спит, дожидается тебя. Замечательный пацан. Саблей всем насажал синяков. Наш человек!

Шуба уже улетела в угол, Юго не останавливаясь прошагал по коридорам до каминного зала, опустил Авэи в глубокое кресло, солидно взрыкнул и подтащил увесистое сооружение к самому камину. Убежал греть пиво. Рядом пристроилась Элиис, подвела Роула.

Капитан Тэль-Map приволок охапку дров и сразу подбросил несколько поленьев в камин, галантно поцеловал запястье и шепнул нечто шутливо-восхищенное. Юго вернулся с кружкой и сел на пол, подтянув шкуру. Стало совсем хорошо, и Авэи наконец поверила, что весна действительно настанет.

— Давайте отмечать мое отбытие домой, — с оттенком грусти усмехнулась сирена, сделав несколько глотков. — Все, Юго, буду жить на островах и изводить тебя, это решено.

Моряк широко улыбнулся, хлопнул себя по колену. На такое быстрое согласие он не надеялся. Элиис нахмурилась, вслушиваясь в тихий надломленный голос. Авэи кивнула и вздохнула, сутулясь, устраивая голову на сплетении пальцев рук, уложенных на подлокотник.

— Все твой Мирош, — сердито пояснила она. — Я сорвала голос, пока убеждала его, что искать тебя на островах и где-либо еще не следует, что законная невеста в беде и ее надо срочно спасать. Он тебя все-таки любит. Правда, по-своему, по-королевски, с холодком. Теперь очень модно заводить возлюбленных южной крови, частично такая мода — моя вина… Он бы понял, насколько у вас все иначе и всерьез. Только времени на прозрение не осталось. Но и тогда бы все рухнуло, уж поверь! Хотя бы из-за Альбера. Королю ты ценна исключительно своими способностями боевого мага. Он уже название придумал, представляешь? Маги — такие смешные старики в колпаках, бродят по детским сказочкам, хрипло выкрикивают заклинания и мигом чудеса ворочают, и все им по силам… Сущая глупость.

— Восстановить голос можно? — уточнила Элиис, пропуская мимо ушей рассуждения о Мииро. — Мед, молоко, теплые шарфы…

— Я ведь не просто пою, я убеждаю, — усмехнулась сирена. — Тут нашла коса на камень, как говорят сельские жители. Он упрям, я тоже. Нет, такое не лечится… А ты думала, к чему храму послушные, приученные к соку ош? — куда более мрачно буркнула Авэи. — Порядочные и свободные сирены в интересах храма лгут хорошим людям, рано или поздно срывая голос. Иногда обманывать очень надо. Мир куда более жесток, чем ты полагала, сидя за стенами крепости под надежной охраной араави.

— Мы отправимся к Древу завтра?

— Не ранее начала лета, — качнула головой Авэи и тяжело вздохнула. — Я получила новости с юга. На северо-восточных островах настоящий мятеж. Тайные сторонники Гооза убивают жрецов и таоров, сваливают беды на Граата. Газур и владыка Роол едва способны удержаться от большой крови. Пока — способны. Эраи Граат велел ни в коем случае не подвергать тебя опасности. Наказал затаиться здесь и ждать. Надеюсь, зима тебе не в тягость?

— Рядом с вами — нет, — улыбнулась Элиис.

Дождь иссяк, лишь редкие прочерки капель вспыхивали солнечными искрами. Отмытое небо синело так удивительно и ясно, что не радоваться душа не могла… Но не имела сил принять праздник природы. Газур Оолог утопал в подушках на своем ложе. Малейшее движение его руки, да что там, пальца, угадывалось и истолковывалось. Но даже самое полное усердие слуг не спасало от боли, давней, мучительной и неотступной. После дождя она донимала сильнее обычного. Распирала изнутри, ворочалась, царапала ребра своими острыми иглами.

Газуру боль напоминала ядовитую рыбу-шар, проглоченную целиком и надувшуюся в его теле нарывом сплошного страдания. Яд сочился с каждого шипа и убивал утонченно неспешно. День за днем, из года в год… Может быть, он уничтожил прежнюю жену, не простив ей здоровья, сохраненного вполне крепким? Он старел и терял силы каждодневно, непрестанно. Покойная жена всего лишь утрачивала молодость, и то слишком медленно.

— Муж мой, — всхлипнула газури, осторожно поправляя на лбу повелителя коралловое ожерелье, по заверениям лекарей, избавляющее от боли. — Вам помогали сирены храма, я знаю. Дозвольте послать за ними.

— Помогали? — поморщился Оолог, пытаясь согнуться и переместиться на бок. — Все ложь, вполне возможно, они меня и отравили. Никому не верю! Моя прежняя жена была сиреной и чуть не убила меня, знаешь об этом?