там, где мы путешествовали месяц тому назад[190], у меня возникает ощущение, что это было только что. Всё смешалось — и время, и пространство. У меня такое впечатление, что Италия — страна, в которой ещё не придумана способность воспринимать глубину перспективы, как будто она ещё не была изобретена. Пропорции… Там, где мы видели эти трулли, стоящие на равнине… Это пространство каким-то образом напоминает мне Россию и её просторы. Всё же остальное как бы плоское, как бы распределено на одной поверхности настолько сильно, что мешает мне разобраться…»

Безусловно, разговор идёт не о рельефе ландшафта, но скорее о рельефе восприятия. Проехав по фантастическому южному кольцу, Тарковский будто пересмотрел пачку туристических открыток, не отвлекаясь от своих мыслей. Уже выехав из Трани, он записал окончательный вердикт относительно главного героя фильма, будущего Горчакова: «Убранные поля хлеба с сожженной соломой. Черные холмы с деревьями, разбросанными по черным полям. Оливы. Горящая на полях солома. Герой отказывается смотреть красивые места. „Епитимья“».

Чёрные поля, горящая солома… Удивительно русская картина. За Италией, за югом Апеннинского полуострова режиссёру вновь видится Россия. Это парадоксально, но когда две такие разные страны, обозначающие едва ли не границы диапазона возможных государств, замыкаются друг на друга, то бесконечность вырождается в точку. В этой точке и находится Тарковский. Значит, сколько раз ни прибавляй единицу к единице, ответ один. При условии подобного мироощущения невозможно рассуждать о возвращении или невозвращении, об эмиграции, переезде. Человек, который способен воспринимать географию, как, например, Гёте, может сказать: «Кто хорошо видел Италию, и особенно Рим, тот никогда больше не будет совсем несчастным». Андрей же 23 июля писал: «„Что же я забыл?“ — забыл о смерти. „Что же мне приснилось?“ — а приснилась смерть. [Герой] не хочет смотреть Джотто и плачет. Рука Солоницына. Рим. Я снова в отеле „Leonardo da Vinci“». Тарковский вернулся, но не обновлённым. Он в том же номере гостиницы, вновь записал практически ту же мысль, что 17 июля, будто никуда не уезжал.

Исполнителем главной роли в будущем фильме режиссёр видел исключительно Анатолия Солоницына. Это было решено заранее и сомнений пока не вызывало.

Нужно сказать, что идея с забытым сном, в котором персонаж видел смерть, возникла вовсе не в Италии. В дневнике она впервые фигурирует в записи от 18 июня 1979 года, причём имеет весьма значимое окончание: «Человек, который забывает, что ему приснилась смерть. Мучительно хочет вспомнить». Тягостное желание восстановить смерть в памяти — это как раз та часть образа, которая на Апеннинском полуострове исчезает.

Время путешествия продолжается. Баньо-Виньони: ключ к будущему фильму

24 июля 1979.

Бомарцо, Чивита, Баньореджо, Баньо-Виньони, Кьянчано-Терме.

—

После изматывающей поездки стоило бы передохнуть, по крайней мере для того, чтобы восприятие вновь обострилось, разрозненные впечатления превратились в идеи, а идеи — в образы. Но Тарковский, действительно, будто никуда и не уезжал из отеля «Леонардо да Винчи», потому на следующий же день, 24 июля, чуть более камерной компанией режиссёр со сценаристом вновь отправились в путь, причём опять в том же темпе. Без ночёвки они объехали множество мест: Бомарцо[191], Чивита[192], Баньореджо, Баньо-Виньони, Кьянчано-Терме[193] и вернулись в Рим. Итого четыреста километров (см. карту 53). Однако на этот раз путешествие прошло с пользой. Быть может, поездка по южному кольцу — это был фальстарт? Или просто чуть более мрачный, пасмурный и мшистый, благородно-серый и аристократичный Лацио оказался Тарковскому ближе, чем безудержно оптимистичный, золотой или ярко-белый юг? Мы же вновь проследуем их маршрутом.

Все туристы, стремящиеся в небольшой городок Бомарцо, делают это для того, чтобы побывать в Сакро-Боско — Священном лесу, известном также, как Парк монстров (@ 42.491816, 12.247673). Некоторые из них заодно посещают и замок Орсини (@ 42.491000, 12.251317).

Род Орсини — один из наиболее знатных в Италии. Как правило, ключевым мерилом аристократического пристижа является количество римских пап, вышедших из династии. Для данной фамилии этот показатель равен пяти. Сам парк разбил принц Пьер Франческо Орсини, известный также под именем Вичино. Герой, гуляка и покровитель искусств, он был военным и участвовал во множестве кампаний. Иными словами, Пьер Франческо редко появлялся в Бомарцо, где его ждала любимая жена Джулия Фарнезе[194]. В его отсутствие возводился новый фамильный замок, строительство которого курировала Джулия, но в 1546 году произошла трагедия — она погибла на строительной площадке в результате несчастного случая. Муж был безутешен и в память о супруге решил основать парк. При этом военную карьеру Вичино прервал не сразу. В 1553 году он попал в испанский плен и был освобождён лишь два года спустя. Вернувшись в Бомарцо, он занимался только обустройством Сакро-Боско.

Первое упоминание этого странного произведения на стыке садового искусства и скульптуры можно найти в письме поэта Аннибале Каро, датированном 1564 годом. Собственно, строки Каро начертаны здесь на постаментах. Однако создание парка было завершено лишь в 1580-м. Все творческие идеи, связанные с «садом диковин», как называл его хозяин, исходили исключительно от Вичино, а воплощал их известный мастер Пирро Лигорио.

Согласно задумке автора, Сакро-Боско не предназначался для отдыха и променадов. Задача этого места состояла не в том, чтобы умиротворять и радовать, оно должно было поражать и изумлять. Именно такой способ забыть горе и заглушить боль выбрал безутешный вдовец.

Фигуры, наполняющие парк, были выточены из скал, располагавшихся прямо тут, камень не привозили. Как и многие другие работы в эстетике маньеризма, эти скульптуры отсылают созерцателя к эпическим сюжетам и допускают множество прочтений. Отличительными же чертами статуй является их пугающая монструозность, неожиданная жестокость, какофония образов и отсутствие какого бы то ни было ансамбля, логической связки, концептуального единства. Будто безумный зодчий создавал первое, что приходило ему в голову, и разбрасывал по парку в случайных местах.

Сначала посетителя встречает голова Протея, сына Нептуна (см. фото 54). На ней покоится земной шар, на шаре — замок, некогда погубивший Джулию Форнезе, а теперь стоящий неподалёку. Эта скульптурная группа символизирует величие и власть рода Орсини, одного из самых могущественных в Европе. Однако если речь о Европе, то отчего же изваяние так отдаёт восточным стилем?

Вскоре на пути прогуливающегося по Сакро-Боско человека возникает битва гигантов (см. фото 55). Кто эти создания[195]? Почему они дерутся? Откуда такие нефизиологичные позы? Побеждает добрый или злой? Ответов не будет.

Далее можно найти перевёрнутый дом, дракона, ехидну, Нептуна, этрусскую скамью, площадь ваз, голову королевы преисподней Орко,