class="p1">– Я? – изумленно выдохнула Офелия.

Дарт пристально посмотрел на нее. В темноте его глаза казались непроницаемо черными и обжигающими, как витраж безлюдя.

– Уверен, ты справишься. Флори – твой хартрум. Береги ее, что бы ни случилось. Иначе ты потеряешь и ее, и себя. Так лютены чтят хартрумы.

Каждое его слово становилась иголкой, загнанной в сердце, и Офелия понимала, какую мысль он пытается донести: Флори, ее храбрая и сильная сестра, нуждалась в защите и помощи. Стыдно было не замечать этого прежде. Нахлынувшие слезы защипали глаза, но она сдержалась и поспешила уйти, пока комок в горле не лопнул.

У дверей Дарт окликнул ее. Луна спряталась за облаками, и двор поглотила густая тьма. Неподвижный силуэт в кресле растворился, стал почти невидимым, и только его голос сохранил прежнюю четкость:

– Если хочешь, чтобы твои чувства уважали, попробуй сделать то же самое по отношению к другим.

Едва дождавшись утра, Офелия заглянула в комнату Флори. Она сидела на кровати и расчесывала волосы, которые за ночь превратились в спутанные кудри. Так случалось, если Флори забывала расплести прическу перед сном.

– Давай я тебя причешу, – выпалила Офелия вместо заготовленных извинений.

Внезапное предложение вызвало у Флори растерянность. Будучи старшей, она привыкла сама возиться с прическами и помогать младшей. Так обычно заведено у сестер. Однако сейчас Флори ничего не возразила и протянула ей гребень.

Неуверенной поступью Офелия подошла к кровати. Невысказанные слова жгли горло, а она молчала, сжав губы от усердия. Гребень скользил плавно, усмиряя непокорные пряди. Флори сидела не шелохнувшись. Еще полгода назад ее волосы доходили до талии, а теперь едва касались лопаток. Офелия никогда не спрашивала, почему сестра решила отрезать длину, а сегодня вопрос сам сорвался с языка, нарушив робкую тишину.

– Много мороки с ними, – нехотя сказала Флори. – Стало некогда возиться.

Почему-то ее ответ огорчил Офелию. Она вспомнила, как мамины волосы точно так же с годами становились короче, словно время невидимыми ножницами отрезало понемногу в счет оплаты за прожитое. Когда не стало мамы, эти ножницы зависли над головой старшей сестры, принявшей на себя весь груз ответственности за семью. Офелия невольно задумалась, что настанет ее черед повзрослеть и сменить косы с лентами на строгие жгуты, заколотые шпильками. Флори как раз делала такие.

– Прости меня. Я вела себя ужасно, не думая о том, каково тебе, – наконец произнесла Офелия. Она боялась, что этого недостаточно, чтобы заслужить прощение, но когда сестра мягко улыбнулась в ответ, все тревоги отступили.

Впервые за долгое время они смогли честно поговорить о своих чувствах и страхах. Флори рассказала о потерянной работе, помощи Дарта и тех минутах, что сблизили их. Будь Офелия внимательнее к чувствам сестры, то намного раньше поняла бы, что та никогда не питала ненависти к Дарту, а ее мнительность и подозрения были лишь попыткой защитить их обеих. Но каждый раз, когда они помогали друг другу, доверие к Дарту росло и крепло, пока не стало чем-то большим, чему Флори не захотела дать названия.

После разговора по душам сестры отправились готовить завтрак. Офелия прислушалась к безлюдю и отметила, что Дарта в доме нет. Словно бы прочитав ее мысли, Флори поделилась, что ранним утром слышала из библиотеки лязг дверного механизма.

Он вернулся после полудня и застал их на кухне, где все были заняты делом: Офелия читала вслух легенды о безлюдях, Флори заканчивала вышивать салфетку, а Бо самозабвенно грыз башмак. Сегодня Дарт выглядел по-новому: от набриолиненной макушки до брюк с подтяжками, – будто только что вышел из парикмахерского салона в душистом облаке одеколона. Бо зачихал и переместился в холл, предпочтя держаться на безопасном расстоянии от хозяина. Даже голос Дарта сегодня звучал иначе, с долей манерности, свойственной театральным артистам или богачам. Этим самым голосом он рассказывал о том, что удалось выведать в управе, куда ему повезло нагрянуть в разгар ярмарочных праздников, когда работал один дежурный секретарь.

– Все-таки я нашел кое-что любопытное, – заявил Дарт и отправил в рот кусочек оладьи. – Уже несколько недель Сильвер Голден находится в отъезде. Богатый заказчик подыскивает место для строительства фабрики, а Голден сопровождает его. Документы подтверждают все их перемещения.

– И почему мы узнаем об этом только сейчас? – поинтересовалась Флори.

– Рин отправил запрос и ждал ответа. Но, видимо, ни одно письмо, даже от самого домографа, не способно охмурить секретаря. – Дарт откинулся на спинку стула с видом человека, явно довольного собой.

Флори раздраженно фыркнула, но от комментария удержалась. Она была не из тех девушек, кто станет устраивать сцены, а Дарт, кажется, именно этого и добивался. Не получив ожидаемой реакции, он откашлялся, словно бы переключая внутри себя настроения. Лицо его стало серьезным.

– Эти сведения объясняют все, кроме одного. За кем же тогда шпионила Офелия? – Он посмотрел на нее испытующе.

– За Сильвером Голденом с портрета, – уверенно ответила она.

Дарт задумчиво потер подбородок.

– Флори, а ты его видела в тот день?

Сестра покачала головой. Она не могла видеть его, поскольку Сильвер Голден ушел раньше.

– Видимо, Офелия ошиблась. – Он признал это с такой небрежностью, будто ему было все равно.

– Или ваш Сильвер Голден в отъезде только по бумагам, а сам спокойно шатается по городу, – пробормотала Фе, обидевшись, что в ее показаниях сомневались, и скорчила недовольную гримасу.

– Но заказчик-то реальный, – настаивал Дарт. – Не думаю, что домоторговец упустил бы денежный мешок.

– Может быть, я преследовала призрака? – ехидно спросила Офелия. – Или с ума сошла?

– Мы тебя ни в чем не обвиняем, – примирительно сказала сестра. – Просто пытаемся разобраться.

Офелия насупилась и принялась расчерчивать ногтем клетки на скатерти, пытаясь выудить из памяти важную деталь или найти логичное объяснение, как Сильвер Голден мог оказаться в двух местах одновременно. Мысли закручивались в спутанный клубок без начала и конца.

Взгляд по привычке возвращался к Дарту. Сегодня он выглядел идеально: старомодный стиль, кипенно-белая рубашка с запонками, изысканные манеры и педантичность, от которой млеют все «правильные» девушки вроде Флори. Оба старались держаться непринужденно, но невозможно было скрыть связывающие их чувства – столь очевидные, что Офелия могла их представить: тонкими струнами, звучащими от одного прикосновения; шелковыми нитями между ними; молодыми побегами плюща, опутавшими и соединившими их.

Чувствуя, как в груди разгорается жгучая обида, Офелия решила уйти, как вдруг раздался треск, а за ним – испуганный возглас. Россыпь осколков и брызг окропила скатерть. Стакан лопнул прямо в руках Дарта, и тонкие кровавые следы, будто потеки акварели, проявились на его ладони, затекли за манжету рубашки.

Это сделал безлюдь. Стены