не сразу заметила, что подле её комнаты собрался весь замок. Зато все остальные видели её бледное лицо, распущенные тёмные волы, спадавшие ей на плечи и казавшиеся чёрными. И в белом ночном одеянии, длинном до пола, она представала ангелом ночи. Но совсем не то видел пред собою безумный старик. Он продолжал стонать и пятился прочь от Натальи.

— Нет, Марина Ильинична, нет, не я! — вырвалось у него из груди. — Я не хотел! Клянусь всеми святыми, не хотел! — возопил он, бросаясь на колени. — Ты сама меня вынудила! Я не хотел тебя терять! Слышишь? Это ты виновата сама! Сама, душа моя! Сама!

Обитатели замка стояли, словно окаменев, слушая эти страшные слова умалишённого. Страх проник в души дам и господ, не позволяя даже моргнуть глазом. Они не видели того, что видел Миндальский, убивавшийся и кричавший, извиваясь на полу. Он то молил, то хватался за голову, и всё это время перед ним стояла невеста в белоснежном подвенечном платье с букетом роз в руках. Фата была откинута, и старик, трепеща всем телом, смотрел на прекрасное лицо своей убиенной супруги. Она стояла гордая и прекрасная, улыбка её мертвенного лица и отблеск широко распахнутых глаз внушали страх, который всякий испытывает перед миром мёртвых. Она только стояла и смотрела на своего мужа, не делая ни единого движения, но с тем же творилось нечто страшное.

— Да, я убил, я убил тебя, распутница! Но я не хотел тебя терять, ты принадлежала мне! Мне одному! Мне! — хрипел Миндальский, теряя сознание. — Я ненавижу тебя! Ненавижу, ты сломала мне жизнь! Из-за тебя они все здесь! — и старик махнул рукой, в сторону столпившихся за его спиной господ. — Ненавижу их, они псы… — бормотал он.

В это время Марина Ильинична сделала шаг вперёд. Букет выпал из её рук и покатился по полу у ног Антона Сергеевича. Он машинально глянул туда, куда упал букет, и разглядел прямо перед собой разлившуюся лужу крови. Снова подняв глаза, он увидел, как таящий силуэт его мёртвой супруги поднял руку в повелительном жесте.

— Возьмите его, — раздался голос в его ушах, и тут же чьи-то сильные руки схватили его и подняли в воздух.

— Держите, держите его крепче, господа, — взволнованным голосом произнёс Павел Егорович.

Поручик Александр Иванович и Виктор Черводольский держали Миндальского за руки, стараясь не позволить ему вырваться.

— Прочь! Прочь от меня, проклятые черти! — кричал Антон Сергеевич, слабея в руках молодых людей.

— Альфред, срочно пошлите за доктором! — прокричал Александр Иванович.

— Это приступ, держите его крепче, он может себе повредить, — продолжал Павел Егорович, подстраховывая молодых людей, с большим трудом удерживавших всё ещё сопротивлявшегося старика.

— Что здесь происходит? — вдруг раздался позади них властный голос Клары Генриховны.

— Боже мой, какой позор на наши головы, — простонал генерал Серженич, прислоняясь к стене. — За что, кузен, вы так жестоко опорочили нашу фамилию

Евгения Петровна что было сил ободряла супруга, растерянно поглядывая на обезумевшего родственника. Тем временем Алексей Николаевич рассказывал хозяйке Уилсон Холла всё, что произошло в коридоре.

— Всех прошу разойтись по комнатам, господа, — твёрдым голосом произнесла Клара Генриховна. — Натали, это и вас касается! Альфред! — позвала она, обводя всех вокруг жестким взглядом.

Испуганная девушка тут же скрылась за своей дверью, так и не поняв, что произошло с Антоном Сергеевичам.

— Я уже послал за врачом, ваша милость, — отозвался дворецкий, приближаясь к хозяйке.

— Подумать только, такая благородная леди чуть не породнилась с умалишённым буржуа, вместо благородного человека, — манерно сказала госпожа Симпли своему мужу.

— А мы ещё оказывали ему всякий почёт, — с возмущением добавил господин Симпли.

— Только сумасшедший мог решиться взять её в жёны после всех выходок этой девицы, — проговорил Алексей Николаевич полушёпотом Карлу Феликсовичу, наблюдавшему за всей этой сценой, прислонившись к стене и стараясь скрыть свою радость.

— Да уведите же его скорее! — возмущалась госпожа Симпли.

И Александр с Виктором вместе со слугами, подхватив старика под руки, понесли его мимо Анны Юрьевны, закрывавшей испуганное лицо руками. Однако несчастный, увидев двери своей спальни, вновь начал вырываться и кричать, но слова его были бессвязны, и только пугали окружавших его людей. Как только его относили в сторону, Антон Сергеевич будто немного успокаивался, но стоило подойти снова к этой спальне, как опять Миндальский начинал вырываться из рук своих опекунов, осыпая их проклятьями и называя неизвестными им именами. Наконец было решено перенести его в другие покои подальше от злополучной комнаты. Но и там он вёл себя странно, не желал ложиться в кровать, а стоило его отпустить, как Антон Сергеевич принялся двигать комод к выходу, точно желая забаррикадировать дверь. Поручик и молодой Черводольский с ужасом смотрели на безумца, не веря, что ещё недавно он был абсолютно нормален.

Наконец явился сонный врач, разбуженный посреди ночи прискакавшим из замка слугой. За последнее время он привык видеть страшные сцены смерти, и был уверен, что и на этот раз его услуги будут бесполезны. Однако этот случай внезапного безумия показался доктору ещё более странным, чем все случившиеся смерти в Уилсон Холле. Осмотрев больного, впавшего в полную прострацию, он констатировал буйное помешательство и рекомендовал неустанное наблюдение и успокаивающий отвар. Большего врач был сделать не в силах. Антона Сергеевича оставили сидеть закутанного в шерстяное одеяло у окна. Он не откликался ни на чей голос, даже сам генерал не смог привести его в чувства. Старик только сидел на месте, раскачиваясь из стороны в сторону, и смотрел на тёмный лес за стеклом. Рядом с ним оставили одного из слуг на случай, если Миндальскому станет хуже или же тот придёт в себя.

— Что с ним, Модест Сергеевич? — в нетерпении спросила его Клара Генриховна, ожидавшая врача у комнаты Миндальского.

— Боюсь, мадам, что с возрастом наш разум затмевается старческими недугами. Сегодня ночью наступил кризис, таким образом, обострились давние болезни, — проговорил Модест Сергеевич с грустным видом.

— Это всё ерунда, любезнейший, — отозвался генерал, — мой кузен был здоров, и ранее за ним не наблюдалось ничего подобного. Его рассудку мог позавидовать всякий!

— Возможно это так, — спокойно возразил доктор, — но старость необратимо меняет человеческий мозг, таким образов в нём могли произойти фатальные процессы.

— Скажите, он сможет поправиться? — настойчиво спросила госпожа Уилсон.

— Сложно сказать, мадам, — ответил Модест Сергеевич, — обычно такие признаки помешательства свидетельствуют о том, что жить осталось недолго. Впрочем, — добавил он, — бывают и исключения. Если предоставить больному полный покой и оградить от любых переживаний, он скоро поправится.

— Но отчего, чёрт возьми, он стал, словно бешеный? — сердито продолжал Серженич.