правило — прокурор и следователь не может вести дело, в котором у него есть личные интересы или пристрастия… Я это правило нарушил и потому позволил тебе водить себя за нос.

— Ты сегодня говоришь загадками.

— Да, ладно, какие там загадки! А еще я терпеть не могу выяснять отношения с женщинами… Это глупо и бесполезно, потому что все решения принимаются раньше, до слов и слез. Но тут случай особый. — Ну да, задета твоя профессиональная честь.

— Представь себе. Если бы я вел себя профессионально, я не поверил бы, что ваша многолетняя ссора с сестрой случилось лишь из-за того, что она увидела, как Нагорный пристает к тебе. Марина, конечно, могла вспылить, разозлиться, но не на годы же… Значит, было что-то еще. Что?

Апраксина ничего не ответила.

— Думаю, что Марина в какой-то момент поняла, что охотник вовсе не Нагорный, в конце-концов он не такой уж сладострастник и не маньяк. Охотник — ее прелестная младшая сестренка, которая живет с ее мужем, мало того, хочет сама стать его женой. Поэтому она и повела себя так резко. Но и это еще не все. Ты продолжала свою охоту все эти годы. Мало того, ты старалась быть не только его любовницей, но и помогала ему находить выгодных клиентов, которых ничего не стоило облапошить.

— Неправда. Там разные встречались, — вдруг спокойно возразила она. — Были такие хищники и проходимцы, что…

— А не обидно было? Ну, что он вас обеих использует?

Она ничего не ответила, продолжая совершенно отрешенным взглядом смотреть перед собой. Никакого ответа Ледников и не ждал — что она могла рассказать в нескольких словах? Долгие годы страстных переживаний, отчаяний, пустых надежд… Ему даже стало неловко — спрашивал-то он сейчас не для того, чтобы узнать важное, а для того, чтобы задеть, выместить свою обиду. Потому что когда понял все, испытал явное унижение — кого она ему, Ледникову, предпочла?..

— Не обижайся, — совершенно спокойно сказала она.

И посмотрела с ласковой, даже извиняющейся улыбкой:

— Я надеялась, что с тобой смогу избавиться от этого… Не получилось. Не вышло, понимаешь, не вышло… Такая судьба. И потом… Ты еще не можешь любить по-настоящему, потому что ты никак не можешь забыть ту женщину.

— Какую женщину? — зачем-то спросил Ледников.

— Ту, которая погибла.

Ледников свернул на тихую Староалексеевскую и заглушил мотор. Вспомнил, что когда-то он здесь недалеко жил в 1 12 номере на Проспекте Мира у Вити и Светланы Буниных замечательных, добрейших людей. Встречался и прогуливался с Разумовской. Апраксина, продолжая думать о чем-то своем, смотрела на него грустно и понимающе. Не с упреком, а, пожалуй, с сожалением.

— Я кое-что узнала о тебе. Навела справки у людей, которые знали вас обоих.

— Ладно, — хрипло сказал он. — С собой я как-нибудь сам разберусь.

— Тебе будет трудно.

Еще чуть-чуть и она погладит его по головке! Нет, она была, конечно, женщиной незаурядной.

— Давай не будем обо мне! — оборвал ее Ледников.

— Как хочешь, — легко согласилась она.

— Я только не могу понять, как ты могла так развести старика Верхоянцева? Совесть не мучила? Ты же наверняка сама внушила ему, что он должен отдать портрет тебе? Чтобы явиться к Нагорному в виде спасительницы…

Апраксина легко вздохнула.

— Все-то ты знаешь, умник! Только все было не совсем так. Ведь я не знала, что Павел Лукич связался с Нагорным. Это потом, когда мы пришли вместе с тобой к нему, все выснилось. Так что не надо на меня всех чертей вешать — старику самому пришла эта мысль в голову. И случилось это вскоре после нашего визита. Ну, сначала просто так, не совсем всерьез. Мол, если с ним что-то случится, то… Мне осталось только укрепить его в ней, довести до нужного состояния. Вот и все. Я подумала, что если портрет будет у меня, Илья уже никуда не денется, потому что кредиторы его просто задушат. А с Мариной он уже давно решил развестись.

— Значит, участь ее была решена. А зачем ты рассказала обо всем мне?

— Ты еще спрашиваешь? О господи! Да потому что ты для меня — человек, которому можно верить. Мне нужно было, чтобы ты контролировал ситуацию и при необходимости вмешался, если что-то пойдет не так.

— Например?

— Ну, Илья мог совершить какую-нибудь глупость.

— Заказать тебя бандиту Граненому?

— И это тоже.

Ледников недоверчиво посмотрел на Апраксину и подумал. Она спокойно допускает мысль, что Нагорный мог убить ее! И ради этого человека она долгие годы враждовала с родной сестрой и по сути погубила ее…

Апраксина встретила его изумленный взгляд и извиняюще потупилась — да, вот так!

Что поделаешь?

— И ты не допускала мысли, что Марина поведет себя так? Отдаст картину тебе, а сама решит покончить с собой?

— Нет. Я была уверена, что все будет гораздо прозаичнее.

— А именно?

— Ну, бутылка у нее всегда под рукой. Я думала, что она просто запьет. И все — он ее точно бросит.

— И как ты собираешься жить дальше, зная, что довела сестру до самоубийства?

— Не знаю. Может, и не смогу… И отправлюсь вслед за ней. Просто я в какой-то момент поняла — одна из нас должна умереть. Это будет лучший выход. И вопрос только в том, кто из нас будет первой. Знаешь, я уверена, что и Марина думала так. Господи, зачем тебе все это?

Можно было и не отвечать, но Ледников ответил:

— Хочу понять, что это за женщина, которую я практически полюбил.

— Тебе не повезло, мальчуган! — засмеялась Апраксина. Кажется так называла тебя та женщина, которую ты раньше любил? Извини.

Она вдруг быстро провела влажной прохладной ладонью по щеке Ледникова, вышла из машины и пошла в строну Проспекта Мира, глядя себе под ноги, обхватив руками плечи.

Ледников, чуть подумав, завел мотор, сдал назад и остановил машину рядом с ней.

— Мне надо сказать тебе кое-что… Во-первых, про Марину. Дело в том, что она в последний момент хотела свернуть… Она резко повернула вправо, но чуть-чуть не успела. Поэтому Нагорный остался жив, а весь удар пришелся на нее… Так что нельзя категорично утверждать, что это было самоубийство. Возможно, она хотела его просто попугать, но не рассчитала. Не знаю, поможет ли это тебе.

— Все равно спасибо. А что еще? Ты же сказал, во-первых?

— А второе… Я был сегодня у Верховенцева, он сам попросил меня заехать. Так вот, старик копался в старых бумагах и нашел письмо отца, в котором говорилось, что портрет Державина — копия… Хорошая копия, но