– Повезло вам, товарищ полковник, последний билет на рейс достался… Оформляем?

Нахимчук кивнул.

– Девушка, скажите, больше билетов совсем нет? – спросил лейтенант.

– Я же русским языком сказала, это последний, – отрезала кассир.

– Товарищ полковник, вы не уступили бы мне билет? – обратился лейтенант к Нахимчуку. – Я по телеграмме, у меня мама при смерти…

Нахимчук, хотя едва доходил лейтенанту до плеча, посмотрел на него сверху вниз:

– По служебной надобности, лейтенант!

Лейтенант ничего не сказал.

Оформление билета Нахимчука прошло в гробовой тишине. Отходя от кассы, он обернулся, желая подбодрить лейтенанта, мол, улетишь следующим рейсом.

Старичок, тем временем расстегнул полушубок. Намётанным глазом Нахимчук сразу приметил на пиджаке планки трёх орденов Славы и вышел на улицу.

«Надо было всё же подсказать лейтенанту, чтобы обратился к военному коменданту в Кольцово. Тот в экстренных случаях подсаживает военнослужащих на ближайший борт… – запоздало спохватился он. – Ещё и этот старик, полный кавалер… Тоже мог ведь без очереди… Да что уж теперь…»

– Ничего, мне положено, – пробормотал он себе под нос и пошёл домой собирать чемодан. Но только к вечеру, когда в гости нагрянули родственники жены, чтобы поздравить Нахимчука с получением долгожданного звания, неприятный осадок от похода за билетами понемногу развеялся.

На следующее утро об этом инциденте Нахимчук уже не вспоминал.

…А ещё через день газета «Известия», которую полковник уже много лет выписывал по разнарядке, опубликовала сообщение, что самолёт рейсом Кольцово – Домодедово разбился при заходе на посадку в московском аэропорту. В списке погибших пассажиров значилась и фамилия Нахимчука.

Капитан Упоров не любил театр. Сначала ему, правда, казалось, что он театр не «не любит, а любит». Так написал один знаменитый писатель. Но писатель так написал про своё. А Упорову так казалось совсем про другое.

Когда он первый раз был женат, женат на Тамаре, казалось ему, что театр он любит. Он даже выстаивал очередь, чтобы купить билеты на премьеру в местную музыкальную комедию. И со службы отпрашивался пораньше, чтобы успеть к началу спектакля. И в едином порыве с супругой, и со всем залом, Упоров кричал «Браво!» и до боли в ладонях аплодировал чете местных звёзд – артистов Жердевых, лихо выплясывающих канкан. И после развода с Тамарой он какое-то время ещё посещал театр. Но всё реже и реже…

По-настоящему же Упоров понял, что театр он не любит, опять же, как написал знаменитый писатель, когда «уехал и жил у моря». Ну, «жил у моря» – это громко сказано. Упоров с немалым трудом раздобыл турпутёвку по маршруту: Терскол – Сухуми. Почему-то именно так устроены военные туристические маршруты: десять дней ты живёшь в горах, три дня топаешь в Сванетию, а потом – всего неделя у моря. Как будто нельзя офицеру сразу к морю приехать и спокойно три недельки пожариться на песке, поплескаться в солёной водице, завести какой-нибудь курортный романчик…

Но Главное туристическое управление Минобороны посчитало: военнослужащий и на отдыхе остаётся военнослужащим. И положения устава для него никто не отменял. Значит, он должен и в отпуске преодолевать тяготы и невзгоды: сперва до одури полазать по горам, совершить переход через заснеженный перевал Донгуз-орун, сорок километров пройди с тяжеленным рюкзаком до Южного приюта, и только тогда, на пазике отправиться к ласковому морю.

«Зачем все эти трудности? – недоумевал Упоров. – Может быть, таким манером большие начальники решили подтянуть горную выучку офицерского состава? Как-никак пять лет война в Афгане идёт…»

Да и на кой ляд пропагандисту авиационного полка эта подготовка сдалась? Упоров ехал на юг расслабиться и забыться после скандального развода с загулявшей женой. Ехал с тайной надеждой отдохнуть от всей сопровождающей подобные мероприятия нервотрёпки, раны сердца залечить. Короче говоря, познакомиться с какой-нибудь отдыхающей красоткой, не очень целомудренной и сговорчивой.

В Терсколе осуществить мечту о курортном романе ему не удалось. Все дамы в его туристической группе оказались с мужьями, а две одиноких туристки по возрасту Упорову в матери годились и никаких эротических фантазий не вызывали. Оставалось одно – вместе с соседом по комнате Володей заливать одиночество местным вином, пусть и не лучшего качества, но поставлявшимся окрестными жителями на турбазу в достаточном количестве.

Володя, огромный и мрачного вида мужик, чем-то похожий на снежного человека, оказался собутыльником «приятным во всех отношениях», как написал бы об этом другой знаменитый писатель. То есть сам пил много и даже безудержно, но товарищу свою норму не навязывал, в душу с расспросами не лез, да и о себе почти ничего рассказывал. Упоров смог выяснить только, что он – подполковник, авиационный инженер, разведён и тоже приехал развеяться. И хотя слово «развеяться» Володя понимал по-своему, они подружились. Во время перехода по горам шли рядом. И в Сухуми поселились снова в одном номере.

Сухуми ни в какое сравнение с Терсколом не шёл. Море, пальмы, пляж. Тут-то голова у Упорова и пошла кругом: куда ни повернись, сами «лезут в глаза, тычутся», как сказал бы знаменитый писатель, красотки разных мастей: блондинки, шатенки, брюнетки, загорелые и молочной белизны, полненькие и худосочные, ладные и не очень… А одна шоколадная девица в бикини удивила тем, что на задней аппетитной части её фигуры чертята наколоты. Фланирует она по песку туда-сюда свои шары, притягивающие взор, перекатывает, а рогатые в топку лопатами уголь подбрасывают… Тут и самый идейно стойкий пропагандист все заповеди морального кодекса строителя коммунизма забудет! Но сколько очами голодными Упоров пляжных красавиц ни поедал, знакомство ни с одной из них не складывалось. Все девицы, которые ему нравились, держались так высокомерно, что и подойти к ним страшно, а к тем, которые не по вкусу, зачем подходить?

Вот и приходилось ему забываться и расслабляться больше по Володиному принципу. С утра они парой, «как шерочка с машерочкой», как мог бы написать, но, кажется, не написал знаменитый писатель, уходили с турбазы, расположенной в дальней, предгорной, части города, медленно двигались в сторону моря, то и дело останавливаясь у бочек, которые в средней полосе обычно предназначаются для кваса, а здесь приспособлены под абхазское вино. Выпивали по кружечке и шлёпали к следующей бочке. Ещё кружечка и снова вперёд. Так, за час-полтора, добирались до пляжа, раскидывали полотенца и занимали наблюдательную позицию. Упоров бежал окунуться, а Володя, полежав минут десять, удалялся к ближайшей бочке, где и проводил большую часть времени, отводимого для морских процедур. Так и коротали день за днём.

Однажды на пляже, оглядывая окрестности, Упоров приметил одинокого молодого мужчину, по годам, может быть, ровесника ему, может быть, чуть младше. Незнакомец невольно притягивал к себе взгляд. Сложен, как Аполлон Бельведерский – загорелый, белокурый красавец с голубыми глазами. Он принимал солнечные процедуры, выбирая эффектные, можно сказать, театральные позы, явно демонстрируя свой атлетический торс и броскую внешность. Это позёрство не понравилось Упорову. Он отвернулся и стал глядеть на воду, где плескались местные и приезжие наяды. И вскоре позабыл про Аполлона.