Острая дуэль по вопросам финансовой политики завязалась между двумя наиболее подготовленными в финансовых вопросах участниками конференции Преображенским и Сокольниковым, наркомом финансов.

Разгоревшийся спор по актуальным вопросам нашей экономической политики вызвал и у меня желание выступить на конференции. Мое предложение сводилось к тому, чтобы начать плановую увязку отдельных частей хозяйства непосредственно в уездах, губерниях и республиках.

«Только этим путем, – говорил я, – мы пойдем к составлению ориентировочного, приблизительного плана, который послужит развитию нашего хозяйства. Всякая другая постановка на деле является бюрократическим дерганьем и разрушением.

Я скажу, что никакой борьбы с «ножницами», никакой смычки с крестьянством не будет, пока не будет твердых денежных знаков для деревни. Почему кооперация не может развиваться в деревне? Не только по всем понятным причинам, но и потому, что нет твердых денег. В городе кооперация и государственные органы вносят в банк свои деньги в тот же день или меняют на червонцы, а в деревне они этого сделать не могут. Там же нет червонцев и нет банка. Ежедневная выручка накапливается до поездки в город, из-за чего их стоимость падает тем больше, чем дальше деревня и реже связь с городом.

Товарищи выступают как будто защитниками рабочих и крестьян, но на кого ложится денежная эмиссия? На буржуазию? Вовсе нет. Когда вы идете по Москве, то везде слышите, как черная биржа предлагает червонцы. Буржуазия не держит в карманах советских знаков, а превращает их в червонцы, а рабочие и крестьяне теряют на этом».

С докладом о партстроительстве выступил Сталин. Говорил он спокойно, аргументированно. Он не стал рассказывать всей истории дискуссии, заявив, что не считает нужным останавливаться на том, кто начал дискуссию, кто прав, а кто виноват, чтобы не вносить «элемента склоки и взаимных обвинений». Таким образом, Сталин не заострял вопроса, избегал резкостей, применяя мягкие выражения.

Ораторы от оппозиции остро реагировали на то место доклада, где было сказано: «Что касается группировок и фракций, я думаю, что пришло время, когда мы должны предать гласности тот пункт резолюции о единстве, который по предложению тов. Ленина был принят Х съездом нашей партии и который не подлежал оглашению». В этом пункте было сказано, что Х партийный съезд, исходя из необходимости обес печения наибольшего единства в партии, дисциплины и устранения всякой фракционности, предоставляет ЦК право применять «в случаях нарушения дисциплины или возрождения или допущения фракционности все меры партийных взысканий вплоть до исключения из партии, а по отношению к членам ЦК перевод их в кандидаты и даже, как крайнюю меру, исключение из партии».

Пункт этот действительно по решению Х партийного съезда не был опубликован. Сторонники оппозиции отрицали приемлемость этого пункта в настоящих условиях и целесообразность его упоминания вообще, тем более что он «секретный». Радек заявил, например, что докладчик «вытянул из кармана резолюцию, которую Х съезд партии считал тайной резолюцией» и что «ни ЦК, ни политбюро не решали, чтобы Сталин это сделал. Только съезд партии может решать, что документ, объявленный съездом тайным, становится для партии явным».

В заключительном слове Сталин внешне так же спокойно, как и во все время доклада, но остро поставил все вопросы разногласий с оппозицией. На этот раз он дал уже более подробный анализ хода дискуссии с самого ее начала.

В работе XIII партконференции принимала участие от редакции «Правды» М.И. Ульянова. В перерывах между заседаниями вокруг нее обычно собирался узкий круг знакомых с ней делегатов, стараясь узнать «из первых рук» последние сведения о здоровье Ильича. От нее мы узнали, что за девять дней до начала конференции Ленин почувствовал себя немного лучше, был на елке, устроенной в Горках для детей рабочих и служащих местного совхоза. Мария Ильинична рассказала нам и о том, что Надежда Константиновна знакомила Ленина с ходом нашей конференции по отчетам, напечатанным в «Правде». 19 января Ленин выезжал на санях в лес, где наблюдал за происходившей там охотой. Все это нас очень обрадовало и ободрило. Окрепла надежда на скорое выздоровление Ильича.

Помню, 21 января, во второй половине дня, я зашел на квартиру к Сталину, чтобы посоветоваться с ним по ряду вопросов, связанных с нашими северо-кавказскими делами.

Не прошло и 30–40 минут нашей беседы, как вдруг в комнату ворвался крайне взволнованный Бухарин и не сказал, а как-то выкрикнул, что из Горок позвонила Мария Ильинична и сказала: «Только что, в 6 часов 50 минут, скончался Ленин».

Это было так неожиданно! Мы были потрясены. Потом мы все мгновенно оделись и поехали на аэросанях в Горки.

В небольшой комнате на кровати лежал спокойный, как бы только что уснувший, Ленин.

Вскоре стали подъезжать другие члены Центрального комитета. Трудно описать эти тягостные минуты, когда все мы осиротело столпились около Ильича. Собравшиеся в другой комнате члены политбюро условились срочно созвать экстренный пленум ЦК партии, подготовить правительственное сообщение о смерти Ленина, а также принять специальное обращение Центрального комитета партии.

Подавленные великим горем, многие с не высохшими от слез глазами, собрались мы на этот пленум в Кремле в ночь на 22 января. Говорить было трудно. Мы избрали комиссию по организации похорон Владимира Ильича под председательством Дзержинского. Приняли обращение «К партии. Ко всем трудящимся».

В 6 часов утра 22 января московское радио передало всему миру сообщение советского правительства о смерти В.И. Ленина.

22 января, открывая очередное заседание съезда, Михаил Иванович Калинин дрожащим от волнения голосом предложил делегатам встать и со слезами на глазах сообщил о смерти Ленина. Потом он зачитал бюллетень о смерти, подписанный врачами, лечившими Ленина.

Работа съезда была прервана.

23 января все мы – члены ЦК, наркомы, представители рабочих и крестьянских делегаций – несли на руках гроб с телом Ленина из Горок до ближайшей станции Герасимово, где ожидал специальный поезд.

Был жестокий январский мороз. Весь этот пятиверстный путь до станции был усыпан еловыми ветками. Тысячи людей из ближних и дальних деревень шли за гробом Ильича, провожая его в последний путь. Траурный поезд медленно отошел от станции. Почти до самой Москвы по обе стороны железной дороги стояли огромные толпы людей, пришедшие проститься с Лениным. В час дня траурный поезд прибыл на Павелецкий вокзал Москвы.

По улицам, сплошь заполненным народом, гроб с телом Ленина был вновь на руках перенесен нами и установлен в Колонном зале Дома союзов. В почетном карауле у гроба Ленина стояли члены ЦК, делегаты съезда Советов, представители рабочих и крестьян.

Пять дней и ночей бесконечным потоком в торжественном молчании, нарушаемом лишь сдержанными рыданиями, шли мимо гроба рабочие и крестьяне, воины Красной армии, интеллигенция, молодежь, делегации трудящихся зарубежных стран, люди самых разных национальностей – шли, чтобы проститься со своим великим вождем, учителем и другом.