на диван. Мысли хаотично метались в голове и ни одной конструктивной, я старался не думать о Кире. Мозг упрямо сверлила фраза: «Вышибить из седла». Сознание рисовало примитивную картину — скачущую лошадь с всадником на спине, вдруг всадник резко наклонился и упал. Его нога запуталась в стремени и лошадь, не замечая происшедшего, скачет во весь опор, волоча всадника по полю. Наконец нога освободилась, и всадник замер лежа в пыли и тут же остановилась лошадь. Я не знаю, что испытывал этот бедняга всадник, но я отчетливо понял, что всадник — это я и лошадь тоже я.

На следующий день, я по возможности избегал встречи с Левой, он тоже ее не искал, но в конце дня мы все-таки встретились. Шли по коридору шахтоуправления навстречу друг другу. Поравнявшись, Лева первый поздоровался, но руки не подал.

— Лева, нам нужно поговорить.

— О чем? — холодно спросил Лева.

— Я тебе все объясню, давай поговорим по старой дружбе, я очень прошу тебя.

— Ладно, пойдем ко мне.

В кабинете Лева сел в свое кресло и указал рукой на стул.

— Давай поговорим, но я сразу хочу предупредить, что мы с тобой уже не друзья и даже не приятели, просто работаем, хотел сказать вместе на самом деле не вместе, а на одной шахте, так будет точнее. И еще хочу попросить, чтобы ты больше ко мне не обращался ни по каким непроизводственным вопросам. Со своей стороны я гарантирую, что наши новые отношения на твоей работе никак не отразятся, только тебе теперь придется самому решать все производственные вопросы участка, а на меня больше не рассчитывай, мне тяжело с тобой общаться. Я думаю, ты какое-то время по инерции продержишься, а там, как получится. Вроде бы я все сказал, теперь очередь за тобой, — Лева говорил спокойно, глядя мне в глаза.

— Понимаешь, Кира пришла, а я был пьян и не помню, как мы оказались в постели, а потом Кира стала приходить ко мне, и мы…

— Да что ты Кира да Кира, сам-то ты где был в этой истории? Впрочем, об этом и обо всем, что произошло, я не хочу говорить, с Кирой я сам разберусь, а тебе я все сказал. Меня не интересуют подробности ваших отношений и если других тем нет, то давай прощаться, у меня еще много работы, — Лева посмотрел на меня и взгляд его выражал одновременно презрение и жалость ко мне.

Я встал и вышел из кабинета, не проронив ни слова. Похоже, надеялся на какое-то чудо, что все образуется, что Лева поймет и простит, теперь же окончательно стало ясно, что все эти ожидания просто бред и что случилось непоправимое: я потерял единственного друга и, зная себя, понимал, другого у меня не будет никогда. Я стоял, понурив голову, и болезненно остро чувствовал свое одиночество. С потерей Левы последнего близкого и дорогого человека, я остался один, ни родных, ни близких у меня нет. Я знал, что никого не люблю и я никем не любим, да что там, у меня даже приятелей толком нет, так, знакомые, собутыльники и товарищи по работе.

С того дня у меня началась очередная полоса семейной жизни, но уже неофициальной. Я не знаю, как Кира относилась ко мне, но знаю, что не любила, да и я ее не любил. Целыми днями или ночами пропадал на шахте, что делала в это время Кира я не знал и знать не хотел. По вечерам пил с приятелями, но не сильно, иногда ходил «налево», другими словами, жил по своим привычкам. Кире такая жизнь явно не нравилась, и она все чаще и чаще устраивала ссоры, нередко переходящие в скандалы. Сравнивая прошлую жизнь с Левой и нынешнюю, Кира понимала, что наделала глупостей, видимо искренне раскаивалась и пыталась все исправить, но Лева был непреклонен.

Затем по шахте пошел слух, что Леву куда-то переводят и он скоро уедет. Слух оказался правдивым, потом было совещание руководства шахты, на котором Лева объявил, что уходит в оборонное ведомство и уезжает на Север, будет строить ракетные шахты, назвал свою новую должность, это было серьезное повышение плюс огромная по нашим меркам зарплата и куча льгот. Кира узнала об этих грядущих событиях раньше и не один день обивала Левин порог, умоляла его о прощении. Наконец он разрешил ей вернуться, а вскоре они уехали на свой Север.

На меня навалилась безысходная тоска и я запил. Пил целыми днями понемногу, но регулярно. На шахту меня водило в основном ни понятно откуда взявшееся, чувство долга, да и там я старался ни во что особо не вникать, переложил все дела на помощника и горных мастеров.

Такое положение не могло долго продолжаться и не сказаться на работе, и в конце концов производственные показатели упали, да так, что участок из передового по ежемесячным итогам опустился сперва на второе место, затем третье… и через полгода оказался последним.

Прошло время и я, как пел Высоцкий, «кончил пить, потому что устал», нет, пил я, как и раньше, от скуки, что ли, но стал больше уделять внимания работе и это дало эффект. Участок начал оживать, хоть и медленно, но росли показатели и вместо последнего места стал «середнячкам», но выше никак не поднимался, не хватало Левиной поддержки, его знаний и помощи в разработке и реализации инженерных решений.

Личная жизнь протекала в прежнем русле — ежедневные выпивки, женщины… Женщин в свою квартиру я теперь старался не водить, опасался, что ненароком останутся, а если приводил, то следил, чтобы они не осваивались. Так прошло несколько лет, однообразно, скучно, но меня вполне устраивало. А потом в моей жизни появилась Марина, та самая милая девочка Марина — шахтерское дитя, мой ангел, мое вдохновение, мой иллюзорный смысл жизни. А произошло это случайно.

Был свободный вечер и я, как обычно, направился в наше единственное кафе выпить водки. Свернув за угол дома, я чуть не столкнулся с очень красивой девушкой, в которой мгновенно узнал Марину.

От неожиданности я немного растерялся, и когда девушка спросила, узнаю ли я ее, ответил, что нет, но увидев на ее лице недовольство, спешно добавил, что очень хочу познакомиться. Я понимал, что встреча со взрослой Мариной когда-нибудь