Юрьев не смотрел в его сторону – устало пробирался между креслами. Вот он споткнулся о выставленный в проход чемодан, неловко упал на сидящих и, извиняясь, стал подниматься. Циклоп почувствовал слабый укол. Видно, этот бедолага, растянувшийся в проходе, зацепил его чем-то острым. Вор растер ладонью уколотое место и тут почувствовал, как сидящие в зале стали от него отдаляться, голоса их звучали все дальше и глуше. Прямо перед собой он увидел лицо бродяги, который неловко поднимался. Но вот его глаза! И тут Циклоп понял все.

– Ах ты, сука! – протянул он руки, пытаясь дотянуться до горла бродяги, но сил хватило ровно на столько, чтобы едва оторвать ладони от подлокотников.

Циклоп понял все. Вот она какая, его смерть: в грязном поношенном пиджаке, с трудом поднимающийся с колен, и только глаза, живые, дерзкие, указывали на то, что он полон сил. Глаза убийцы! Они смотрели так, как будто подглядывали за тем, как медленно из его тела вытекает жизнь. И последнее, что он увидел, – насмешливая полуулыбка.

Юрьев неторопливо поднялся. Циклоп что-то произнес, но Сержант не расслышал. Он смотрел на его лицо, наблюдая за тем, как быстро действует впрыснутый в тело яд. А потом, когда Циклоп закатил глаза и безвольно свесил голову на грудь, неторопливо засеменил к выходу.

Переполненный зал не обратил внимания на человека, сидящего в углу зала. Он напоминал пассажира, безропотно дожидающегося своего поезда. И уж совсем никто не мог предположить, что в переполненном зале почил известный законник по кличке Циклоп.

Через день сходка узнала о смерти Циклопа. Кто-то из воров рассказал о том, что труп Циклопа вытащили из зала на улицу, где он целый день со спущенными штанами пролежал под дождем. Бесстыдный и голый, опозоренный и после смерти, он сделался посмешищем бродяг, которые, не стесняясь, тыкая в него пальцем, признавали в одноглазом почившего вора.

Неловко стало на сходке – уж такого бесчестия Циклопу не желал никто. Хоть и ссученный, но все же бывший законник!

Циклопа похоронили в дальнем конце кладбища, там, где обычно хоронят бродяг – людей без имени и адреса. Ни креста, ни надписи на могиле.

* * *

Где-то Сержант допустил ошибку, и поэтому Валаччини сумел перехитрить его.

Эта встреча стала венцом всех нелогичных событий, которые с ним произошли в последние дни. К чему угодно, но вот к этому он просто не был готов. Однако действительность в виде высокой фигуры, которая выросла неожиданно перед ним, утверждала обратное.

Ствол, направленный в голову Юрьева, напоминал о том, что он тоже смертный и достаточно только одного движения пальца, чтобы из полубога сделать самый обыкновенный труп.

– Тебя же убили вместе со всеми, – было первое, что произнес Сержант.

– Как видишь, не убили. Ты сам учил нас этому простенькому трюку, вот и пригодился, – ответил Рыжий.

– Ученик ты оказался способный.

Выходит, Рыжий остался жить только для того, чтобы вот сейчас пристрелить его на темной итальянской улочке.

С моря потянуло прохладой, дышалось легко и свободно, но, видно, недолго ему еще осталось наполнять свои легкие кислородом, остатки которого вырвутся наружу через рваные раны на теле. Это убийство будет напоминать самое обыкновенное ограбление, встречающееся здесь каждый день. Сержант будет лежать под тенистым платаном с вывороченными карманами, пока утром на него не натолкнется грузовичок, развозящий по домам свежеприготовленную пиццу. Сержант даже представил лицо молоденького шофера, который со смешанными чувствами отвращения и страха будет заглядывать в его посиневшее лицо. Потом будет пронзительное завывание полицейской машины и носилки со следами запекшейся крови.

– Я всегда восхищался тобой, Сержант. И поверь, мне жаль это делать. Двойная несправедливость в том, что ты умрешь от руки своего же воспитанника. Мне никак не думалось, что именно я буду тем человеком, который поставит точку в твоей биографии. Признайся мне, Сержант, не обидно ли тебе умирать в этой итальянской глуши после того, что ты увидел и пережил?

Легкие буквально распирало от обилия кислорода. Странно, почему он никогда не замечал того, что у моря всегда дышится по-особенному легко? Воздух был разрежен, и пахло йодом.

– Умирать всегда обидно, – просто отвечал Сержант. – Теперь ответь ты мне, кто тебя послал?

– А ты не догадываешься? – криво улыбнулся Рыжий.

– Понимаю… – вымолвил наконец Сержант, – у нас с тобой один хозяин.

– Да.

Теперь все выглядело на редкость логично, и не было ничего удивительного в том, что он не разглядел его сразу. Ведь и первые мазки по холсту не могут сказать о том, что это будет за картина. Впрочем, он и раньше догадывался о том, что кто-то из них должен быть от Владислава Геннадьевича, но что этим человеком окажется именно Рыжий, предположить не мог. Такая игра больше подошла бы Лешему, может быть, поэтому он и старался держать его около себя, чтобы обезопасить себя от возможных сюрпризов.

Оказалось, ошибся.

Щербатов – тонкий игрок, вот это-то и невдомек рыжему юнцу: сначала он избавится от главного свидетеля, а потом настанет черед и его убийцы. Этот мальчик залез в большое дело, и он напрасно думает о том, что для него это просто романтическое приключение.

– Когда ты получил приказ убить меня? – не сводил Сержант глаз с махонькой мушки на стволе.

– Приказ убить тебя я получил еще до отъезда. Варяг – мудрый человек, он предвидел, что ты попытаешься переиграть его в двойную игру.

– Хвалю, ты неплохо держался все это время и со всем не нервничал.

Мушка напоминала насекомое, устроившееся на стволе, да так ей здесь понравилось, что она и осталась, сложив крохотные крылышки.

– Помнишь наш первый день, когда я рассказал вам про три правила? – спросил Юрьев.

Мушка смотрела ему прямо в живот под самую диафрагму.

– Такие встречи не забываются, Сержант, – качнул Рыжий пистолетом, словно хотел согнать досаждавшее ему насекомое. А надоедливая муха и не думала улетать, крепко уцепилась за ствол пистолета.

– Есть еще и четвертое правило.

– Какое?

– Никогда и никому не доверяй!

Прозвучавший выстрел согнул Рыжего пополам, а потом крохотный свинец, спрятавшийся у него в желудке, все больше наливаясь тяжестью, стал медленно стаскивать его под ствол платана.

– Глупец, неужели ты думал, что я просто так дам убить себя? Ты действительно меня удивил этой встречей, но я никогда не вынимаю руку из кармана, когда иду по безлюдным улицам, и, прежде чем ты успел бы в меня выстрелить, я продырявил бы тебя дважды. А теперь прощай, я тороплюсь, – и, обернувшись напоследок на скрюченное тело, неторопливо пошел по вымершей улице.

Сержант вышел к морю. Оно волновалось белой пеной, и осколки волн разбивались о скользкую поверхность скал и колючими иглами впивались в его разгоряченное лицо. Юрьев облизнулся, брызги были такими же солеными, как и пролитая слеза. Он снял с себя куртку, осмотрел. В месте выстрела – аккуратная маленькая дырочка с опаленными краями. Испорчена вещь, теперь уже не поносить. Юрьев набил карманы куртки камнями, а потом, взобравшись на уступ скалы, бросил куртку в воду. Море, благодарно хлюпнув, приняло подарок. Некоторое время Юрьев смотрел за тем, как куртка уверенно погружалась в глубинную темень, и рукава, взывая о помощи, помахивали ему снизу. Потом пропали и они.