Я назвал свое подразделение.

— На бритве грязь, — сказал тот, что покороче.

Мы сгрудились вокруг бритвы, чтобы рассмотреть ее получше. На ней была грязь.

— А этот твой пропуск, — добавил короткий, — здесь подпись генерала Захарии Тэйлора. Он же вроде как помер, или нет?

* * *

Я стою на узком карнизе, окружающем казарму на уровне третьего этажа. Карниз каждую секунду готов обрушиться, а я не могу залезть в окно, которое кто-то забил изнутри гвоздями.

— Эй, ловчила, — кричит кто-то с автостоянки, — ты сейчас навернешься.

— Да, да, — говорю я, — я сейчас навернусь.

— Прыгай сюда, вниз, — говорит она, — и я покажу тебе секреты, хранящиеся под моей юбкой.

— Да, — говорю я, — конечно. Слышал я такое, слышал.

— Прыгай, красавчик, — говорит она, — не пожалеешь.

— Да, — говорю я, — До какого-то момента.

— Ничего страшного не случится, — взывает она, — Ну разве что расшибешь башку.

— Я не хочу расшибать башку, — говорю я, отчаянно цепляясь за мягкие, прогнившие сосновые доски.

— Давай, солдатик, давай, — говорит она, — тебе же там не слишком удобно.

— Да делал я уже все это, — говорю я. — Двадцать лет тому назад. Почему я обязан повторять все с начала?

— А ты и вправду выглядишь вроде как старовато, — говорит она, — Ты что, контрактник или что? Спускайся, змееныш мой сладкий, спускайся.

Я то ли прыгнул, то ли нет.

* * *

«Все по заслугам, — думал я, — тут и возразить нечего. Что заслужил, то и получил».

Капитан сказал: «Сержант, причините вред этому человеку».

— Да, сэр. Какому из них?

— Тому, у которого красный галстук.

— Вы хотите, чтобы я причинил ему вред?

— Да, при помощи вашей винтовки М-16.

— Человек с красным галстуком. Синий костюм.

— Верно. Ну, за дело. Стреляйте.

— Черные ботинки.

— Да, сержант, этот. Вы что, тянете время?

— Мне сдается, он штатский, сэр.

— Вы отказываетесь выполнять приказ, сержант?

— Нет, сэр, я не отказываюсь, просто мне кажется, что я не смогу этого сделать.

— Прицельтесь из своего оружия и стреляйте, сержант.

— Он же даже не в форме, сэр, на нем костюм. И он не делает ничего такого, просто стоит.

— Вы отказываетесь выполнить прямой приказ командира?

— Я как-то не расположен к этому, сэр. Слабость какая-то во всем теле.

— Хорошо, сержант, если вы не желаете причинить вред человеку в красном галстуке, я предлагаю вам альтернативу. Вы можете начинять маслины маленькими луковицами — для генеральских «мартини».

— Я могу сделать выбор?

— В генеральской столовой имеется восемьсот тысяч галлонных банок с маслинами и четыреста тысяч галлонных банок с маленькими луковичками. Тут есть над чем задуматься.

— У меня аллергия на лук, сэр. Жуткая. Я буквально выхожу из строя.

— Ну что ж, сержант, перед вами прелестная задача.

Я даю вам тридцать секунд.

* * *

У генерала белая рубашка с короткими рукавами, ситцевая, в узкую полоску юбка и очки в тонкой золотой оправе.

— На этот раз — четыре маслины, сержант.

Я сказал: «Пенелопа».

Ну вот, вывели мы всех этих детишек сажать деревья, это потому, что мы решили, что… что это — необходимая часть образования, увидеть, как, ну, вы понимаете, корневая система… а также чувство ответственности, забота о чём-то, за что ты лично отвечаешь. Вы понимаете, о чём я. И все деревья засохли. Апельсиновые деревья. Не знаю, почему они засохли, просто засохли — и всё тут. Может, почва какая-нибудь не такая, а может — саженцы, привезённые из питомника, были какие-нибудь такие. Мы послали жалобу. Так вот, у нас там было тридцать детей, каждый или каждая из этих детей посадил или посадила своё дерево, и у нас получилось тридцать засохших деревьев. Дети смотрели на эти тоненькие коричневые прутики и чуть не плакали, это было крайне удручающее зрелище.

Всё бы ещё и ничего, но только за пару месяцев до истории с деревьями передохли все змеи. Хотя мне кажется, что змеи — ну, причина того, что змеи откинули копыта, состояла в том, что… как вы помните, отопление было отключено на четыре дня, по случаю забастовки, так что это вполне объяснимо. Это было нечто такое, что можно было объяснить детям, из-за забастовки то есть. Никто из их родителей не разрешал им пересекать линию пикетов, и они знали, что забастовка и что это значит. Поэтому, когда забастовка кончилась и всё началось снова и мы нашли змей, они не слишком встревожились.

Что касается грядок, их, я думаю, просто переувлажнили, во всяком случае, теперь дети знают, что нельзя чересчур усердствовать с поливкой. Они очень заботились о грядках, ну и, наверное, кое-кто из них… ну, знаете, поливал ещё чуть-чуть, когда мы не видели. А может… вообще-то мне не хотелось бы думать о вредительстве, хотя у нас мелькала и такая мысль. Я хочу сказать, эта мысль приходила к нам в головы. Наверное, мы думаем так потому, что как раз перед этим умерли тушканчики, и белые мыши тоже умерли, и саламандра… ладно, зато они теперь знают, что нельзя носить их в пластиковых мешках.

Конечно же, мы так и знали, что тропические рыбки передохнут, это не стало для нас сюрпризом. С ними же как, на них только косо посмотришь, а они раз — и пузом кверху. Но по методическому плану требуется в какой-то там момент демонстрировать классу тропических рыбок, так что без них вроде и никак, а такое случается каждый год, ну и приходится это место просто побыстрее проскакивать.

Щенка у нас и вообще не должно было быть.

Щенка у нас и вообще не должно было быть, но девочка Мэрдок нашла этого щенка под Гристедовским грузовиком, и она испугалась, что, когда водитель кончит разноску и поедет дальше, щенок попадёт под колёса, поэтому она сунула его к себе в ранец и принесла в школу. Вот так у нас и появился этот щенок. Я только увидел щенка, сразу подумал, Господи Исусе, зуб даю, он проживёт тут недели две, а потом… и всё так и вышло. Его вообще не должно было быть в классе, на этот счёт даже есть какое-то постановление, но ведь не скажешь же им, что щенка здесь нельзя, когда щенок уже здесь, вот тут, прямо перед ними, бегает по полу и тяв - тяв-тявкает. Они назвали его Эдгар — то есть, в смысле, назвали моим именем. Они получали массу удовольствия, бегали за ним и кричали: «Сюда, Эдгар! Молодец, Эдгар!» А потом прямо животики надрывали. Им нравилась эта двусмысленность. Мне она тоже нравилась. Я совсем не возражаю, чтобы надо мной подшучивали. Они сделали щенку маленький такой домик в кладовке и всё такое. Я не знаю, отчего он сдох. Переволновался, наверное. А может, у него не было нужных прививок. Я вытащил его оттуда ещё до прихода детей. Я проверял кладовку каждое утро — знал, что этим всё и кончится. Я отдал его завхозу.