пуританина стала «меткой Антихриста». Оппозиция дерзко высмеивала все и вся. О каком почтении к власти короля и епископата можно было говорить в таких условиях? Однажды, когда епископ Лондона, перед которым несли огромный жезл, входил в церковь для произнесения клятвы, церковный служитель преградил ему путь, воскликнув: «Мне нет дела ни до вас, ни до вашего артишока!» И все прихожане радостно подхватили его издевательскую шутку.

Еще одно обстоятельство омрачило принятие этих несчастных канонов. Годфри Гудмен, епископ Глостерский, заранее предупредил Лода, что он не будет их подписывать. Добродушный старик, уже не совсем хорошо соображавший, был в прошлом духовником королевы Анны, матери короля, в самом начале правления Карла был возведен в сан епископа, и с тех пор все его поступки стали сильно раздражать Лода. В науке он был последовательным плюралистом, как многие из его коллег. А запутанное состояние его финансов и долги стали предметом открытой критики в обществе, равно как и его приверженность обрядам в его пуританском диоцезе. Что касается его религиозных взглядов, то он питал надежду, что единство католического христианства будет все же восстановлено и появится возможность добиться примирения с Римом. Каноны 1640 г. казались ему слишком секулярными. Они устанавливали тесную связь англиканской церкви с королем и государством и тем самым, как ему казалось, наносили жестокую рану духовному единству церкви, достигнутому благодаря Реформации. Он не был ни римокатоликом, ни английским католиком, он верил, согласно Символу веры, в одну Святую кафолическую церковь, и, как он патетически заявил Лоду, скорее он позволил бы разорвать себя на части диким коням, чем согласится с канонами, которые принимают и подтверждают разделение христианства.

Когда дошло до дела, Гудмен постарался уклониться от обсуждения вопроса, просто отказавшись подписать каноны на том основании, что их нельзя принимать, пока не соберется парламент. Подобное поведение епископа, который явно склонялся к принятию католицизма, но в последнюю минуту прибег для оправдания своего мнения к пуританскому аргументу, было уже слишком для Лода. Епископ был заточен в Гейтхаус.

В то время как судьба Гудмена еще только решалась, в суд поступило новое дело о «корабельных деньгах». Лондонский купец, на товары которого был наложен арест за его отказ платить налог, подал в суд на шерифа, обвинив его в незаконном захвате собственности. Его дело вызвало новую дискуссию в обществе о «корабельных деньгах», что было совсем не в интересах короны.

Эти отдельные проблемы мало что значили бы, если бы Страффорд смог заключить союз с испанцами, обещавшими 4 миллиона дукатов. Но не прошло и недели после роспуска парламента, как Страффорд тяжело заболел и в течение месяца не мог заниматься делами. В это время французы и голландцы сорвали заключение англо-испанского договора. Кардинал Ришелье, поняв, что король больше не хозяин в своей стране, не видел необходимости в отправке в Англию посла. Соответственно он отозвал французского посланника, и в стране остался только секретарь Монтрёй, весьма опытный дипломат, чтобы представлять интересы Франции в Англии.

Примерно в то же самое время, выказав при этом явное неуважение к королю Карлу, Ришелье освободил от должности его племянника курфюрста Пфальцского. Юноша хотел вернуться в Англию, но его начал отговаривать от подобного шага государственный секретарь Вейн, сообщив ему, что его дядя не может сейчас принять его. Приезд низложенного племянника-протестанта может быть использован для агитации в среде пуританской оппозиции и поставит короля, который вел переговоры с испанцами, в неудобное положение.

Испанцы в Англии, без сомнения, сделали нелестные для короля Карла выводы, увидев презрительное равнодушие Ришелье. Действия голландского посла барона де Хеенфлита привели к прекращению переговоров. Для Франции, великой державы, английская помощь Испании была негативным фактором внешней политики, но не более того, а вот для голландцев это было вопросом жизни и смерти. Хеенфлит приложил все свои усилия помешать переговорам. Он ясно дал понять, что если английские суда помогут испанцам в перевозке их войск, голландцы больше не будут считать их нейтральными. Фактически Карл не мог стать союзником Испании на предложенных условиях, без риска вовлечь себя в войну с Голландией. В то же время он имел дело с ведущими купцами британской Ост-Индской компании, корабли которой, чаще чем суда других компаний, нанимали для перевозки испанцев. Ост-Индская компания не питала симпатий к голландцам, своим основным соперникам в торговле с Азией, и поэтому охотно соглашалась перевозить людей и деньги, тем самым помогая вести войну против них. Но тем не менее купцы были протестантами, на каждом их судне были «Книга мучеников» Фокса и Библия, которые экипаж читал в свободное от вахты время. Хеенфлит играл на религиозном вопросе, в то же время обещая значительные уступки со стороны голландской Ост-Индской компании. В течение нескольких недель он решил все спорные вопросы, препятствовавшие заключению договора с испанцами, для окончательного урегулирования которых в ином случае потребовались бы месяцы, если вообще они могли быть урегулированы. Планы Страффорда на восстановление королевской власти при помощи испанского золота переносились на отдаленное будущее. Тем временем нужно было вести войну с шотландцами.

Испытывая отчаянную потребность в деньгах, король разрешил королеве переговорить с эмиссаром папы графом Россетти о возможности получить кредит у Ватикана. Члены Тайного совета пожертвовали в фонд короля различные денежные суммы (Гамильтон внес 8 тысяч фунтов), король также обязал всех придворных поднести ему дарения. Он возродил свою монопольную политику: группе придворных, среди которых были его любимый помощник Эндимион Портер и несколько родственников Уиндебэнка, король даровал право производить белую писчую бумагу на протяжении предстоящих 57 лет.

В порыве внезапного озарения, в один из субботних вечеров, он захватил слитки золота на лондонском монетном дворе, отданные туда на хранение купцами, и в понедельник на следующей неделе обратился к ним с предложением оформить под 8 процентов выданный ими короне кредит, о котором они и не помышляли. Лояльный Гарравэй, который тяжело трудился на посту лорд-мэра, набирал кредитов и новобранцев в городе, был шокирован этим неожиданным поступком короля и поражен еще больше, когда король сообщил о своем намерении понизить стоимость всех монет ниже шиллинга. Деловые люди Сити решительно выступили против этого, умоляя короля не прибегать к мерам столь вредным для торговли. Скорее ради того, чтобы избежать риска дальнейших королевских экспериментов в области финансов, они согласились выдать ему кредит в 200 тысяч фунтов, о котором он просил их несколькими неделями ранее. Подкупив его этим обещанием, они на деле так и не сдержали его.

В то время как король и его Совет пытались решить денежный вопрос – при этом