потому что этот переход по шкалам снизу от вещества – вверх, вверх, вверх к парообразному состоянию. Это и есть то, что даёт блаженство, максимально приближая гештальт человека, его экзистенциальное состояние, к чистому Бытию в платоновском смысле.

Ведь блаженство – это то, что присуще именно Бытию, согласно Платону. Платон говорил: «Бытие – идея – благо». Благо – это блаженство. Есть коррекция на санскрите – «сат-чит-ананда», «бытие – сознание – блаженство». Это аналог платоновской триады. И, собственно говоря, они имеют в виду то же самое, что Платон: благо, блаженство как чистое Бытие.

А вот комфорт не требует повышения вашего телесного статуса, вы находитесь в этом состоянии грубого вещества и не превращаетесь ни в сверхсущество, ни в ангела, ни в призрака…

Видимо, зародыш человека не может осознавать состояние блаженства: он, скорее, находится в комфорте, и когда зародыш появляется на свет через боль…

Прежде всего матери больно. А ему уже больно появиться, потому что удар воздуха по лёгким, это самое главное – вторжение воздуха…

И это прежде всего дискомфорт для младенца, говоря современным языком…

Антитеза комфорта – это именно боль. Нелишним будет вспомнить ещё раз, чтобы соединиться с предыдущими нашими темами, что боль – это встреча отражения с оригиналом. Когда Бытие напрямую сталкивается со своим отражением, воздействует на своё отражение сквозь реальность. Бытие и реальность, как мы уже говорили, не тождественны. Реальность – это система описаний и не более того. Она вся погружена в язык, она вся погружена в словесную ткань.

Бытие невыразимо словом и оно не является никакой вещью, поэтому оно не реально. Когда оно сталкивается с человеческим существом, с отражением, то оно просекает все тенета, переплетения описаний насквозь, и это всполох такого пламени, которое жжёт. Я напомню образ, который очень люблю, – я его приводил. Когда Джон Ди, возвращаясь с какой-то пьянки, в холле своего особняка видит в зеркале своё отражение, начинает избивать его хлыстом, чтобы оно сделало «лишнее» движение и освободилось от связи с ним, то есть воздействует на изображение болью. В данном случае он – оригинал, и он встречается с отражением. И для отражения это огонь, это боль. А сущность боли – это всегда огонь.

Но здесь мы обнаруживаем такую интересную вещь: человек зажат между двумя этими полюсами – боль и комфорт. А что такое комфорт? Боль каждый может себе представить: взялся за раскалённый утюг – и сразу человек узнает, что это такое; ребёнок, который обжигается или суёт пальцы в розетку – сразу имеет резкое и чёткое представление о том, что такое боль. А что такое комфорт? Комфорт описать сложнее, потому что люди настолько привыкают к комфорту в определённых условиях, настолько привыкают к отсутствию боли, что они не отличают комфорт от некомфорта, дискомфорта, – это же разные степени. Комфорт начинается с того, что из экзистенции человека устраняется риск боли, упоминание о боли, угроза боли, боязнь будущей боли. Это уже начало комфорта.

И здесь мы обнаруживаем очень интересную вещь: мы обнаруживаем, что все общества прошлого фундаментально строятся на боли и вокруг боли, а современное общество строится на комфорте. Поэтому, например, исторические сериалы или фильмы так шокируют зрителя (если они качественно сделаны), что они все построены на очень большом количестве боли. Взять хотя бы «Игру престолов».

Кровь, мясо, кишки наружу и всё такое прочее… И все страшно боятся будущей боли и в этом все живут…

Да. Но боятся ли? Интересный вопрос. Потому что боль для архаического человека есть вещь очень натуральная, очень близкая ему. Более того, – мы будем говорить об этом несколько подробнее, – ведь, опять же, мы начинаем с чего? Боль – это стержень человеческого фактора. Выскажу такой тезис – выскажу аксиоматически, потом можно попробовать его доказать, но сначала я выскажу его аксиоматически: боль очень тесно связана с верой. Включенность боли как постоянной константы внутрь личной экзистенции является основой и опорой религиозной веры в собственном смысле слова.

Религиозная вера имеет два эшелона. Но люди плохо понимают, что такое вера. Они считают, что их умственные предположения, «хотелки», или когда они говорят «я верю, что есть нечто высшее, высший разум» или «я верю, что есть нечто большее, чем мы», – вот эти неопределённые клише, которые они заимствовали из осколков культурных матриц, якобы являются верой или приобщают их к вере. На самом деле вера – это очень резкая, острая и болезненная встреча с совершенно чуждым. Ну не совершенно чуждым, как Откровение Бога монотеистов, которое вообще принадлежит к сфере радикально противоположного Бытию. А вот Бытие, которое отражается, но оно так же чуждо, как оригинал перед зеркалом. Как бы есть аналог, но при этом это трёхмерный объективный факт, а это отражение.

Правильно ли я понимаю, что вера в каком-то смысле «купирует» болезненные ощущения?

Она не «купирует», она является обратной стороной. Допустим, можно переживать боль как животное или, например, можно переживать боль, как переживает её современный человек, который тупо не понимает: за что это с ним, почему с ним, «за что это мне, что я такого сделал»? Он это переживает как нечто абсурдное, бессмысленное, потому что он считает, что достоин только комфорта, он погружен в комфорт – это его натуральное, – и вдруг в это натуральное вторгается горячий утюг или фосфорная бомба. «За что это мне?!»

Но это не человеческое восприятие боли, а это «недочеловеческое» восприятие боли. Человеческое восприятие боли – это когда он воспринимает боль как страшную энергию поднятия над самим собой, выхода в некое утверждение. Боль – это утверждение его человеческого предназначения. И он обнаруживает внутренней стороной этого утверждения предмет боли. Условно говоря, Джордано Бруно с его домыслами о множестве миров, привязанный к столбу и с разложенным костерком под ногами, переживает эту боль как некое доказательство его миссии, как некий выход за пределы его ущербного человеческого Бытия. А есть ли это «множество миров» или это некое ля-ля такое… И вот за это «ля-ля» его привязали к столбу, и вот, когда он испытывает эту боль, предельную ситуацию сжигания его тела, он выходит в то состояние, в котором он обнаруживает, что – да, вся его жизнь была правдой. И в этом смысле боль является базой веры. Это одна сторона.

Вторая сторона, очень тонкая и