В труде «Книга мучеников» Джон Фокс создал историю страданий, которой было суждено на несколько веков стать протестантской народной легендой сразу после публикации в 1563 году; автор изобразил ряд драматических ситуаций, в которых злостные священники и притворщики уничтожали приверженцев истинной религии. Тем не менее эти мученики не всегда были единоверцами; были среди них те, кто отрицал божественность Христа, и те, кто осуждал практику крещения младенцев, и те, кто ставил под сомнение доктрину Троицы. Когда их заточили в одну и ту же тюрьму, они постоянно отказывались молиться все вместе. Следует вскользь упомянуть о том, что в правление Елизаветы около двухсот католиков подверглись удушению или вспарыванию живота. Многие из погибших были бы сожжены в рамках религиозной политики Генриха VIII.

Тем не менее книга Фокса, по существу, демонизировала католицизм в Англии второй половины XVI века; после этого периода он всегда будет связываться с пламенем костров.

Мария не была беременна в момент благословения кардинала. Плоду чрева ее не суждено было жить. В апреле 1555 года Елизавета была вызвана из Вудстока в Уайтхолл, чтобы наследник предполагаемый мог присутствовать при рождении наследника законного, и была препровождена туда под строгой охраной. Это было разумной мерой предосторожности на тот случай, если королева умрет при родах. Филипп посетил принцессу спустя два или три дня после ее прибытия, и докладывалось, что впоследствии он просил свою жену смиловаться над сестрой. Король преподнес Елизавете бриллиант стоимостью четыре тысячи дукатов[59]. Позднее Елизавета утверждала, что Филипп влюбился в нее, однако наиболее вероятным мотивом этого поступка являлась его боязнь за собственную безопасность в случае смерти жены. Люди могли поднять против него восстание.

Мария была нездорова. Венецианский посол сообщал, что «у нее некрепкий организм, и в последнее время она страдает от головных, а также сильных сердечных болей, ввиду чего ей показаны регулярный прием медикаментов и кровопускания. Она на очень строгой диете». Он докладывал, что некий молодой человек провозгласил себя истинным Эдуардом VI, таким образом «вызвав волнения среди простого народа»; его прилюдно выпороли, а уши отрезали, однако это происшествие не прибавило королеве спокойствия. В воздухе витали волнения. Любую толпу, собравшуюся на улицах Лондона, разгоняли. Лето того года выдалось холодным и дождливым; урожай погиб, а поля превратились в грязь. Для XVI века это было стихийным бедствием. Цены на товары первой необходимости взлетели в два, а то и в три раза. Народу грозила гибель от голода.

Счастливый момент рождения наследника должен был настать в конце апреля. Мария удалилась в Хэмптон-Корт — обитель относительного покоя. Звенели колокола, в соборе Святого Павла исполнялся гимн Te Deum… Ничего не происходило. Мария все же пыталась держаться уверенно и утверждала, что ощущает шевеление младенца. Священники и мальчики-певчие продолжали шествия по улицам Лондона, вслед за ними шли бедные мужчины и женщины из домов призрения, перебиравшие четки и читавшие молитвы от лица своего господина. Святые Дары были торжественно пронесены по улице Чипсайд в свете горящей свечи. И все же молитвы были тщетны. Ребенку не суждено было родиться. Мария пробыла в затворничестве весь май; в полном отчаянии сидела она на полу, обняв колени.

Она плакала и молилась. Она была уверена, что Господь наказал ее. В чем же был ее грех? Ей не удалось уничтожить всех еретиков в королевстве; чудовище схизмы до сих пор было живо. Она утвердилась во мнении о том, что не родит ребенка, пока не будут сожжены все еретики, заключенные в темницы. 24 мая она направила епископам циркуляр, призывая их проявить еще большую скорость и прилежание в преследовании «не соблюдающих порядка личностей». Сожжение еретиков может вернуть ей способность родить.

Государственные дела были под угрозой. Императорский посол докладывал императору: «Предвижу конвульсии и волнения, кои не описать пером». Он повторил слухи о том, что Мария никогда не была беременна или — что нанесло бы еще больший ущерб — что подходящий новорожденный мальчик будет принесен в ее спальню. Циркулировали страхи о том, что королева бесплодна и никогда не произведет на свет наследника. Возможно, мнимую беременность спровоцировала киста или опухоль; в этом случае ее положение могло оказаться смертельно опасным[60].

Елизавета была вызвана из Вудстока в Хэмптон-Корт, где, к огромному неудовольствию королевы, придворные преклонили перед ней колена и поцеловали руку. На Елизавету было оказано давление с целью заставить ее просить прощения сестры, однако она не признала за собой преступлений. Неделю спустя две женщины встретились впервые за почти два года. Два летописца — Фокс и Холиншед — оставили свидетельства об этой встрече.

— Ты отказываешься сознаться, — сказала ей королева, — ты защищаешь свою правду. Я молю Господа, чтобы так и случилось.

— А если же нет, — ответила Елизавета, — не желаю ни милости, ни прощения из рук твоих.

Королева спросила Елизавету, собиралась ли та распространять сообщения о своем незаконном заточении в Тауэре и Вудстоке. Елизавета отвергла любые подобные намерения.

— Я заслужила эту ношу, — сказала она, — мне ее и нести.

Королева лишь произнесла по-испански Dios sabe — «Бог знает». После этого сестра покинула ее. Елизавета осталась на свободе.

Дальнейшее пребывание в Англии было для Филиппа невыносимым: его беспокойная и сломленная супруга потерпела в его глазах полное фиаско. У него не будет сына, который взойдет на престол. «Посоветуйте, — сказал он советнику, — какую позицию следует мне занять в разговоре с королевой относительно моего отъезда от нее и вероисповедания. Я знаю, что должен сказать что-то, но помоги мне Бог!» Необходимость его отъезда стала более острой еще и по той причине, что его отец Карл V принял решение отречься от престола и удалиться в монастырь. Филипп сообщил жене, что покинет ее на две или три недели, но это было ложью. В конце августа они расстались в Гринвиче, поскольку долгое путешествие в Дувр подорвало бы здоровье королевы.

Венецианский посол был на месте неизменно. Королева держала себя в руках, пока провожала своего супруга через холлы и залы дворца перед его отъездом; она стояла на вершине лестницы, облаченная в королевское великолепное и благородное одеяние, когда он вышел за дверь и направился к реке. Затем она вернулась в свои личные покои с видом на Темзу, где, «думая, что ее никто не видит, дала волю своему горю, не сдерживая потоки слез». Она смотрела, как судно медленно уходит из вида и Филипп снимает шляпу в знак прощания.

Шли недели. Вечера после завершения работы правительства королева проводила за написанием длинных посланий отсутствующему мужу. Он отвечал ей коротко и по делу. Она даже взяла на себя труд написать самому императору, выражая «невероятную печаль, овладевшую мной ввиду отсутствия короля». Еще она, вероятно, получала новости о его беспутстве при императорском дворе в Брюсселе; он предавался трапезам и танцам жизнерадостнее, чем когда-либо в Лондоне. Он посещал мадам д’Алер, красивую женщину, которой был очень очарован. У него были и другие компаньонки. Он наслаждался поглощением гор жирной грудинки, и сообщалось, что его интерес к куртизанкам возрос как никогда.