Какое это невыразимое счастье — побыть в одиночестве.

Она сгребала граблями прошлогодние листья, складывала их высокими кучами, поджигала, а потом долго стояла у костра, смотрела на огонь и мысленно блуждала в иных мирах. Она гуляла по пляжам, иногда бегала, карабкалась на крутые склоны, бросала с обрывов в море мелкие камешки.

— Вид у тебя совершенно счастливый, — сказал Рикард, когда она встречала его в аэропорту вечером в пятницу. Это был вопрос, и Анна надолго задумалась.

— Нет, — сказала она, сама не понимая, что она хотела этим сказать. — Я просто ничего не жду, — добавила она.

Счастлива ли она? Этот вопрос занимал ее некоторое время после того, как Рикард вернулся в Стокгольм. Вопрос ее раздражал. «С меня хватит, никакого больше счастья», — думала она. Довольно всех этих прелестей, неуверенности и страхов. Счастье обречено, оно разбивается, и его осколки вечно причиняют страдание. Оно кровоточит, на раны накладывают пластырь, перевязывают и воображают, что они затягиваются.

Но мама верно говорила: «Все на свете оставляет следы».

Старые рубцы всегда ноют в непогоду.

Часто приезжала Мария. Она была ближе всех к истине, когда говорила: «Мама, ты впадаешь в детство».

— Да.

Наведывалась и Малин:

— Ты свободна, наконец, мама?

Да, в этом, пожалуй, тоже было зерно истины.

— Я на пути, — ответила Анна и хихикнула. — Как раз сейчас я нахожусь в городе-невидимке неведомого царства. Там люди видят все без слов. Самое главное, что в этой стране нет прилагательных. Я много лет ничего не видела, я не видела деревьев и моря, ни тебя, ни Марию, ни детей. Мне мешали прилагательные, они затемняли зрение.

Анна стала понемногу обживаться в своем неведомом городе. Во всяком случае, надеялась, что обживется. Но она не спешила и действовала осторожно, не проявляя излишнего любопытства. Надо прийти в себя и не жалеть времени и только потом начать задавать вопросы. В остальном она удовлетворялась тем, что задерживалась на интересных деталях.

Например, лица. Ее собственное лицо в зеркале. Лицо девушки с почты, письмоносца и серьезные детские личики в соседнем доме. Лицо Биргера — это был единственный из соседей, кто иногда приходил к Анне в гости. Его светлая улыбка действовала на Анну благотворно — она давно перестала бояться необычной темной глубины его глаз. Еще были мысли. Она стала обращать пристальное внимание на обстоятельства их появления. Мыслей было немного, они появлялись и уходили. Но они удивляли и радовали Анну, как почки, вдруг набухшие на старом, казалось, погибшем розовом кусте.

Когда зацвели яблони и в их цветах зажужжали пчелы, Анна сделала еще одно открытие. Оказывается, поток мыслей можно остановить, и тогда в мозгу умолкает их нескончаемый гомон. Анна вдруг попала в блаженную страну, куда всегда страстно пыталась попасть с помощью медитаций.

Эта новость очаровала и ошеломила ее. Валуны на диких пляжах. Камни. Анна любила их. Каждый камень радовал ее по-новому. Однажды она нашла отполированный морем камень с необычными прожилками. Камень напоминал плод внутри утробы. Анна долго смотрела на этот камень. Глаза ее увлажнились. Она даже хотела взять его домой, но передумала и бросила в море.

Никакое понимание не дается просто, думала она. Но и в малом может содержаться намек на великое.

Вернувшись домой, она увидела стоявших у ворот мужчину и женщину. Они принесли цветы — большой горшок с цветущими рождественскими розами. Женщина показалась Анне знакомой. Где-то она видела это широкое лицо и большие синие глаза.

— Мы с тобой виделись, правда, очень давно, — сказала женщина. — Меня зовут Ингеборг, я дочь Софии. Мы пришли выразить соболезнование и вернуть розы, которые твоя мама подарила моей, когда шторм унес моих братьев в море. Это мой муж, Руне, — добавила женщина, и Анна пожала его сильную руку.

Благодаря их, Анна не смогла сдержать слез.

— Как это мило, — прошептала она, порылась в карманах, достала платок, вытерла глаза и взяла себя в руки. — Я стала настоящей плаксой. Будьте добры, заходите, мы выпьем кофе.

Гости сели в кухне. Анна сварила кофе, добавила корицу и сказала:

— Наверное, никто не знает, что такое потеря, лучше, чем ты, Ингеборг.

— Да, это верно. Хуже всего было, когда погиб отец. Правда, я тогда была маленькая и не могла это понять.

— Твоя мама была ангелом. Знаешь, она приходила сюда каждый день, когда умирала бабушка.

— Да, она была рада, что могла чем-то помочь.

— Когда мама состарилась, она часто вспоминала дорогих ей покойников, говорила: этот умер, тот умер, а София ушла к своему Богу, — сказала Анна.

Теперь носовой платок достала Ингеборг, а Руне начал с беспокойством поглядывать на жену. Поерзав на диване и откашлявшись, он заговорил:

— На самом деле мы пришли не только для того, чтобы выразить соболезнования, но и по делу.

— Руне!

Ингеборг смогла его остановить, и обе женщины заговорили о том, что совсем не знали друг друга.

— Между нами разница в десять лет, а в детстве это много.

— Ты казалась мне такой взрослой и элегантной. Потом ты работала на рынке, как мама.

— А ты казалась немного странной со всей твоей ученостью.

Обе рассмеялись. Потом они вышли в сад, посадили розы на их прежнее место — у подножия горы.

— Ты все здесь так красиво обустроила.

— Да, я успела привести сад в порядок до маминой смерти.

— Она узнала, что твой отец… опередил ее?

— Хочу в это верить.

Они вернулись в дом. Руне сказал, что дом очень хорош и что настало время все-таки вернуться к делу.

— Дело в том, что мы хотим купить этот участок.

Мысли роем закружились в голове Анны.

— И однажды реальность постучала в ее дверь, — прошептала она, облегченно улыбнулась и сказала: — Я бы и сама не могла придумать лучшего решения: чтобы мамин дом и сад достались дочке Софии, которая сумеет о них позаботиться.

Руне говорил о рыночной цене и о том, что деньги у них есть. Анна энергично покачала головой и возразила, что самое важное — это чтобы дом не достался каким-нибудь краснорожим новым богачам, и Руне поспешил уверить Анну в том, что он столяр и сумеет сохранить дом в хорошем состоянии. Анна улыбнулась: «Ты, наверное, помнишь моего папу. Надеюсь, что вы будете здесь счастливы». Ингеборг сказала, что мечтала об этом доме с детства, от этого дома, от молодой семьи и их прелестной дочки исходил свет любви и счастья.

Вот все и решилось, не без удивления подумала Анна. Помолчав, она сказала, что ей надо поговорить с мужем и детьми, и Руне забеспокоился.

Но Анна сказала, что Рикард да и дети будут очень рады.