— Превосходно, — заявила доктор Бьюкнелл. — Через неделю ему надо будет прийти, и мы снимем швы.

— А можно это сделает мисс Витале? — спросил Нико.

Упорный взгляд карих глаз был слишком требовательным и слишком теплым.

— Остальным ведь тоже надо практиковаться, — возразила я.

— Это правда, — кивнула доктор уже выходя из комнаты: ее позвала миссис Роббинс.

Я забинтовала руку, объяснила, как часто надо менять повязку и дала ему чистой марли. Когда он неловко попытался натянуть куртку, помогла, но тут же торопливо отошла в сторону.

— У тебя щеки горят, — шепнула Сюзанна, столкнувшись со мной в коридоре. — С тобой все в порядке?

— Абсолютно.

— Что там творится у вас в амбулатории? — спросила меня вечером Молли.

— Ничего. Все как обычно, день как день.

— А вот и ошибаешься. Мы с миссис Салливан покупаем соседний дом, сегодня взяли ссуду в итальянском банке, с которым я сумела договориться. Здесь не нужно быть богатым, чтобы получить кредит. Передо мной они дали денег плотнику из Греции.

— Как он выглядел?

Молли бросила на меня острый взгляд.

— Как все греки: высокий, шумный, с черными волосами. А ты почему спрашиваешь?

— Просто так.

— Ну, ладно. Давай я тебе покажу мои расчеты.

Молли с присущим ей воодушевлением битых два часа излагала мне, как они с миссис Салливан соединят оба дома, расширят столовую, а кормить увеличившееся число постояльцев будут с одной кухни. А после того, как они отдадут ссуду, Молли сможет открыть свой собственный пансион. Было уже за полночь, я пошла наконец спать, а она испещряла новый календарь крошечными цифирьками. Ступеньки наверх, ко мне в комнату, показались крутыми, точно горная тропа. Сил, чтобы раздеться, почему-то не было, я так и заснула в платье, только положила на лоб мокрую тряпку. Голова совершенно раскалывалась.

На следующий день пациенты шли сплошным потоком, многие в очень тяжелом состоянии. Теперь уже даже газеты заговорили об эпидемии тифа. Мы мыли их, меняли им простыни, а сами ходили в марлевых повязках, пытаясь хоть как-то защититься от ужасного запаха экскрементов, столь точно описанных доктором Бьюкнелл: «диарея горохового супа». Она напомнила нам, что во время Крымской войны Флоренс Найтингейл сумела в половину уменьшить смертность среди больных тифом — за счет идеальной санитарной обработки. Студентки мыли горшки и посуду, кипятили все белье и, разумеется, питьевую воду. Я в ужасе смотрела на ряды коек, заполненные страждущими. Какая половина из них умрет? Голова раскалывалась, я обхватила ее руками.

— Мисс Витале, вы измотаны, — заявила доктор Бьюкнелл. — Сначала Франческа, а теперь еще все это. Идите домой. Вам необходимо отдохнуть. Сестры из монастыря на Пауэлл-стрит скоро придут сюда помогать нам.

— Да как же, ведь столько работы…

— Работа никогда не кончается, а вам пора домой. Домой!

Сюзанна принесла мой плащ, и я вышла в освежающую вечернюю прохладу, но едва только отпала необходимость ухаживать за больными, постоянно требовавшими какой-то помощи, силы вдруг покинули меня. С трудом прошагав несколько кварталов, я не выдержала и села в первый попавшийся трамвай. Только что закончилась вечерняя смена, трамвай был переполнен рабочими, от многих уже попахивало виски или пивом.

— Что случилось, милочка? — ко мне придвинулся краснолицый здоровяк, явно уже порядком загрузившийся. Он ткнул пальцем в мой шрам и нагло захохотал: — Порезалась при бритье? — Ему радостно вторили несколько хриплых голосов.

Вагон был открытый, но все равно там было нестерпимо жарко. В голове у меня точно молот грохотал, и я высунулась наружу, чтобы хоть немного вздохнуть.

— Мисс Витале! — закричал позади чей-то встревоженный голос, крепкие руки втащили меня обратно, и голос громко велел: — Дайте даме сесть, болваны!

Они раздвинулись, и я едва не упала на освободившееся место.

— Это я, Нико Паппас, — он склонился надо мной. — Вы заштопали мне руку, помните? Вы живете на Гиери-стрит? Проводить вас домой?

— Гиери? — растерялась я. — Это трамвай до Гиери?

— А вам нужно?.. куда, мисс Витале? Вы заблудились? — Голова с рыжей шевелюрой склонилась еще ниже, на руке у него белела повязка, он навис надо мной и не давал высвободиться, вырваться из трясущегося трамвая.

— Вы заблудились, мисс?

Вы заблудились? Могу я помочь вам?

— Отойдите! Не троньте меня! Вы не полицейский! — в панике закричала я на весь вагон.

Голоса вокруг умолкли, а его густые брови удивленно нахмурились.

— Я плотник. Я же вам сказал.

Но это тоже, возможно, ложь. Трамвай замедлил ход перед остановкой. С силой растолкав пассажиров, я ринулась к двери и выпрыгнула на улицу. Вагон дернулся и уехал, увозя недоумевающее лицо и голос:

— Да подождите же, мисс Витале!

Мне показалось, что чья-то темная фигура выскочила из него на ходу.

— Ван-Несс? — спросила я у проходящей мимо женщины, она ткнула в нужную сторону острым пальцем в перчатке, и я побежала прочь, квартал за кварталом, затем передохнула, кое-как отдышалась и добралась до пансиона. Помню, что долго не могла попасть ключом в замочную скважину, с трудом перешагнула порог, а потом прихожая завертелась вокруг меня, я упала и, наверно, ненадолго потеряла сознание. Первое, что я увидела, открыв глаза, было сердитое лицо Молли.

— Да что с тобой произошло? Две достойные дамы съехали от нас, после того, как ты заявилась в таком ненормальном состоянии. Орала невесть что. Перепугала их до смерти. С тобой в трамвае заговорил мужчина, предложил проводить тебя до дома, и ты потеряла рассудок? — Она грозно склонилась надо мной и спросила: — Ирма, когда ты перестанешь вести себя, как деревенская дурочка?

— Молли, прости. Я напугала… твоих постояльцев.

Слова давались мне с неимоверным трудом. Я умудрилась сесть на кушетке, а потом закрыла глаза. В голове горячо бились мучительные молоточки. Прохладная рука легла мне на лоб.

— Слушай, да ты заболела. Ты вся горишь, а я, идиотка, на тебя нападаю! Пойдем-ка, пойдем, тебе надо в кровать.

Молли, видимо, послала за доктором Бьюкнелл, потому что сквозь тяжелую мглу до меня долетели ее слова, а потом фраза миссис Салливан:

— Но если это тиф, то ей надо в больницу!

И ответ Молли:

— К матросне и другому сброду? Я сама за ней буду ухаживать, здесь.

Кажется, доктор говорила что-то вроде «нет свободных коек» и «слишком слаба, чтобы ее трогать», но все это доносилось до меня сквозь густой туман.

Значит, я тоже умру вдали от дома, как Франческа. «При самом лучшем уходе умрут лишь половина из них», — говорила доктор Бьюкнелл. Половина умрут. Слова вертелись в моей голове, налетали и исчезали, лихорадка не давала сосредоточиться.