В тот же вечер Френни позвонила Эйприл в Калифорнию.

– Я все думала, позвонишь ты или нет, – сказала Эйприл. – Я прочла о Винсенте в газете, а потом мне позвонила Джет. Сказала, что Винсент жив.

– Прямо так и сказала?

Эйприл рассмеялась.

– Он всегда был живее всех живых. К тому же я знала. Он прислал Реджине проигрыватель для пластинок, представляешь? И на ее день рождения ей из Парижа всегда приходит коробка ее любимого печенья. Без всяких записок. Но это он.

– Тебя не кусал паук? – спросила Френни.

– Ты с ума сошла? Я давно не работаю с пауками.

– Как дела у Реджины?

– У нее все хорошо. А что такое?

– Кажется, у меня было видение. Реджина очень красивая. И похожа на него.

– Да, – печально проговорила Эйприл. После Винсента она уже никого не любила. – Все могло быть иначе.

– Нет, – сказала Френни. – Мы те, кто мы есть. Ни больше ни меньше.

– Он говорил, что мы можем рассчитывать на тебя и на Джет, если что-то случится.

– Конечно. – Беседуя с Эйприл сейчас, Френни искренне не понимала, почему они сразу не стали подругами. Может быть, потому, что они слишком похожи. Обе упрямые, своевольные, на все готовые ради Винсента, не желающие смириться с судьбой. Она посмотрела в окно и увидела яркое белое пятнышко. В саду расцвела единственная роза.

Уже смеркалось. Винсент всегда говорил, что вечерние сумерки – лучшее время суток. Наполовину в одном мире, наполовину – в другом.

– Всегда, – добавила Френни.

Хейлин вернулся на следующий год. Он снял маленький дом рядом с городским парком. Сказал, что проклятие не сумеет его разыскать, потому что в какие-то ночи он спал у себя, в какие-то – на улице Магнолий. Приходя к ним на ужин, он непременно просил салат, потому что зелень у них в саду была просто волшебной, и, конечно же, Френни всегда делала ему салат. В сумерках они выходили в сад, где всегда пахло одним и тем же. Зеленый аромат трав, сирени и розмарина. Сестры выращивали салат, лучший в городе, если не во всем штате. Салат кочанный, красный латук, бостон, эндивий кудрявый, батавию, красную шапочку и цикорий. Выходя в сад, они оба всегда вспоминали, как встречались в парке, когда им было по шестнадцать лет. Все это время Френни любила только его и никого больше. Они сдержали свое обещание. Чтобы не привлечь проклятия, они притворялись, что совсем ничего друг для друга не значат, но все в городе знали, что доктор Уокер переехал сюда из-за Френни Оуэнс.

Из всех месяцев Хейлин больше всего любил август. Они с Френни почти каждый день плавали в озере Лич-Лейк, и он никогда не тонул, и ей не приходилось его спасать. Они плавали голышом, и Хейлину приходилось отстегивать протез, и Френни помогала ему дойти до воды по скользким камням. Все в городе знали об этих заплывах, возмутительных с точки зрения добропорядочных граждан. Люди старательно обходили озеро стороной и между собой называли его озером Влюбленных, и вскоре вокруг него выросло множество слухов. Говорили, что, если в него окунуться, к тебе вернется потерянная любовь, и некоторые женщины стали носить на шее крошечные флакончики с озерной водой, веря, что она защитит их от бед и принесет в дом удачу и счастье.

В первые несколько лет Хейлин ездил в Бостон, где работал в отделении ортопедической хирургии в Массачусетской городской больнице, где ему вырезали аппендицит, когда он был студентом. Он по-прежнему числился штатным хирургом, проводил операции и консультировал, но решил открыть частную практику: оборудовал кабинет на первом этаже своего дома и нанял помощницу и медсестру – двух женщин из местных, которых ему посоветовала Джет. Они были ее клиентками и нуждались в работе. Хейлин был единственным врачом на весь город, и для всех это стало подарком судьбы. Он вел прием у себя в кабинете, но если вдруг у кого-то заболевал ребенок, то всегда приходил на дом. Его ручной ворон производил неизгладимое впечатление на всех, и если дети вели себя хорошо, Хейл разрешал им покормить ворона крекерами или погладить его по голове.

– Рассказать сказку о старой крольчихе? – спрашивал доктор, и дети всегда отвечали «да», потому что знали эту историю наизусть. Историю о крольчихе, которая когда-то была ведьмой. Дети знали, что ведьме нельзя отказываться от собственной природы. Что бы с ней ни случилось, она должна оставаться верной себе. Хейлин всегда угощал малышей леденцами, и им это нравилось, особенно если болело горло, а матерям презентовал бруски черного мыла, которые с благодарностью принимались.

Люди видели, как по утрам, на рассвете, доктор Уокер выходит из дома на улице Магнолий. Идет, насвистывая, в сопровождении старого пса Оуэнсов, который проникся к нему симпатией. Сказать по правде, люди не понимали, почему Хейлин Уокер, такой замечательный, добрый, приятный во всех отношениях человек, связался с сестрицами Оуэнс. Хейлин помнил имена всех своих пациентов, помнил все их недуги, и когда приходил вместе с Френни в библиотеку на собрания совета, всегда спрашивал у знакомых, как они себя чувствуют, не забывают ли принимать назначенные лекарства и прекратили ли есть соленое. Ночи он проводил с Френни. Иногда перед сном он расчесывал ей волосы. Говорил, что на свете нет красивее таких волос и нет красивее такой женщины, и хотя Френни знала, что это не так – может быть, раньше, но не теперь, – для Хейлина она все равно оставалась самой красивой. Она любила спать с ним в обнимку, пусть даже он занимал столько места в постели. Когда он ее целовал, она по-прежнему забывала обо всем остальном, кроме этого мига здесь и сейчас, в котором они были вместе, и ее всю обдавало горячей волной, и она снова влюблялась в Хейла, как в первый раз.

Хейлин оставался все таким же неугомонным, работал без устали с утра до ночи, хотя Френни очень старалась хоть чуть-чуть его утихомирить. Время летело, неумолимо отсчитывая минуты. Прошла весна, закончилось лето, окна покрылись узорной наледью. Пес Винсента умер от старости, плющ разросся до самой крыши, юные пациенты Хейлина выросли и теперь приводили к нему своих собственных детей. Так незаметно прошло двадцать лет. Френни с Хейлином не понимали, почему время бежит так быстро, но это были лучшие двадцать лет в жизни обоих. Все это время они избегали проклятия: встречались ближе к полуночи, почти тайком пробирались друг к другу в постель и прощались под утро.

– Проклятие нас не найдет, – говорил Хейлин.

– Разве такое возможно? – спрашивала Френни.

– Еще как возможно! Мы же вместе, и никакое проклятие нам не указ.

– Вы как влюбленные подростки, – поддразнивала их Джет, заставая целующимися в гостиной или на кухне.

– В душе мы и есть влюбленные подростки, – отвечал Хейлин с улыбкой.

– О да, – говорила Френни. – И ты все так же не ешь сэндвичи с помидорами.

– А у тебя все такой же тяжелый характер.

Он улыбался, и как можно было сердиться на человека с такой улыбкой? Но Френни все равно возражала: