Фируза в роли его жены тоже была очаровательна. И ей здешняя мода оказалась удивительно к лицу. Когда Михаил Анатольевич глядел на ее круглое личико, обрамленное накрахмаленными оборочками чепца, который положено носить замужним женщинам, он откровенно любовался своей спутницей — просто глаз не оторвать!

Они обвенчались по всем правилам под бдительным присмотром Баламута. Ничего другого не оставалось. Впрочем, Аркадий Степанович их несколько успокоил тем, что на Земле брак этот будет считаться недействительным. Зато здесь уж документ о бракосочетании давал полную гарантию, что никакая королевская власть и никакие государственные интересы не принудят Михаила Анатольевича жениться на принцессе Маэлиналь. И ее верному стражу спокойнее…

Ловчий изображал свиту и единственного друга подставного принца, посвященного в тайну его рождения. По такому случаю он обзавелся человеческим лицом и выглядел сейчас приятным пожилым господином — по придуманной ими легенде был он небогатым помещиком из дальней захолустной области, и именно у него в доме новорожденный «принц» возрастал до семи лет, пока не был определен на обучение в монастырь. Темный длиннополый кафтан, сафьяновые сапоги, бакенбарды — все в нем говорило о добропорядочности, скромной, умеренной жизни и внушало безусловное доверие.

Они везли с собой шкатулку с бумагами, в числе коих было собственноручно написанное придворной дамой по имени Сандомелия признание в том, что тридцать лет назад, прекрасным летним днем, час в час с королевой Дамора, она родила от короля Редрика незаконного сына, который и был незаметно подложен ее сподручниками в колыбель новорожденного принца. Сама она собиралась в это время ехать по приказанию королевы в монастырь и уехала — с маленьким принцем. Содеяно же таковое было ею из ревности к королеве. В монастыре она пребывала до сих пор и, почуяв близость смерти, решила покаяться и возвратить королю Дамора его законного наследника. Дама сия и впрямь существовала на белом свете и действительно пребывала в данное время в монастыре — один Бог знает, каких трудов стоило Босоногому колдуну ее разыскать. Ему повезло. Как оказалось, бывшая фрейлина королевы Сандомелия обладала незаурядным чувством юмора и, кроме того, не прочь была хоть как-то насолить ее величеству в отместку за свою загубленную жизнь. Она хихикала, сочиняя признание, и обещала подтвердить написанное перед любым гонцом, присланным королем, да хоть и перед самим Редриком! Ее верная служанка также обещала сыграть роль одной из тех самых сподручных, что подменивали принца. И коряво нацарапанное признание этой служанки лежало в заветной шкатулке. Кроме того, было там фальшивое свидетельство о рождении Михаила Анатольевича, то бишь дворянского сына — отец не указан, а мать, бывшая фрейлина, ныне монахиня, дала ему гордое имя Тайрик. По обычаям Данелойна имена, заканчивающиеся на «рик» и «вик», давались, как правило, лишь королям и дворянам из высшего сословия, ибо означали эти окончания на разных диалектах именно «король».

В столице путников ждал Аркадий Степанович с подкупленной престарелой кормилицей и с историей о родимом пятне, которое нашлось на правом плече у Михаила Анатольевича и которое якобы имелось у подлинного принца в момент рождения, а у нынешнего принца Ковина отсутствовало.

По уверениям Баламута Доркина, этого было вполне достаточно, чтобы затеять тяжбу и даже выиграть ее.

До злосчастной свадьбы оставалось всего неделя. Но они уже въезжали в столицу Дамора, носившую тоже весьма гордое название — Тарикоэгойн, что означало в переводе «колыбель королей», — каковое название сами даморы давным-давно сократили до Тагона, что ничего не означало, но было куда удобнее для произношения.

Овечкин волновался ужасно. Но ведь и настоящий принц на его месте, собираясь заявить о своих правах, наверное, волновался бы не меньше. Тем он себя и утешал.

На постоялом дворе их подстерегало некоторое потрясение, ибо никого из заговорщиков с первого взгляда было не узнать, даже Пэка. Баламут Доркин обзавелся усами и бородой, став похожим на разбойника с большой дороги, а Аркадий Степанович так и вовсе превратился в женщину. Как оказалось, повивальная бабка, принимавшая роды у королевы, наотрез отказалась участвовать в обмане. Пришлось временно упрятать ее подальше, в какой-то даже другой мир, а Босоногий колдун, не долго думая, принял ее обличье и расхаживал теперь в белоснежном чепце, с морщинистым безбородым лицом (правда, по-прежнему босиком), всюду таская за собой сумку с инструментами, необходимыми для своего мнимого ремесла. И даже успел разок принять роды у жены сапожника, проживавшего по соседству. А Пэк превратился в бессловесную собачонку с рыжей густой шерстью и необыкновенными янтарными глазами, что светились в темноте, и ходил при Баламуте, изображая его верного пса. Чатури пришлось остаться дома, ибо слухи о райской птице, которую раздобыл где-то король айров, уже докатились до Тагона…

Когда все наконец опознали друг друга, Босоногий колдун заявил, что надо поторапливаться. Была еще только середина дня, и при известном везении Овечкин мог попасть на прием к королю Редрику прямо сегодня.

У Михаила Анатольевича екнуло сердце. Но деваться было некуда. И оставив повитуху-свидетельницу, кормилицу и жену дожидаться своего часа на постоялом дворе, Тайрик, подлинный принц Дамора, не мешкая, отправился в королевский дворец в сопровождении единственного верного друга и помощника, хранителя тайны помещика Мартуса.

* * *

Ловчий, хотя и притворялся захудалым дворянчиком из глуши, дело знал прекрасно.

Приема у короля добивалась тьма-тьмущая народу. И с первого взгляда ясно было, что попадут к его величеству сегодня немногие. Этих счастливчиков легко было отличить — они не нервничали, стояли в небрежных позах и бросали на окружающих самоуверенные взгляды. В толпе просителей шныряли туда-сюда пажи и стражники, и время от времени из приемной короля появлялся седобородый угрюмый человечек невысокого роста в шитом золотом кафтане и приглашал очередного избранника следовать за собой.

Овечкин растерялся было, увидев такое столпотворение, но Ловчий недолго думая нацарапал на клочке бумаги несколько слов и, изловив за рукав одного из пажей, попросил передать записку тому самому седобородому приглашателю. Просьбу он подкрепил красивой ассигнацией, и паж, кивнув кудрявой головой, скрылся в толпе.

Как он передал записку, не видели ни Овечкин, ни Ловчий. Они стояли и терпеливо ждали в уголке, и Михаил Анатольевич нервничал все больше и больше. Время шло, но ничего не происходило, и он уже начал думать, что паж обманул, сбежал вместе с денежкой и запиской. Ожидание затягивалось. Седобородый что-то больше не показывался, и когда прошел почти час, кое-кто из собравшихся махнул рукой и, потеряв всякую надежду, начал пробираться к выходу.

Наконец у дверей приемной произошло какое-то движение. Появился седобородый, и с ним два стражника, и приглашатель громко заявил, что на сегодня прием закончен.

Толпа зароптала. Те, кто явно рассчитывал попасть к королю, встрепенулись и, подтянувшись к седобородому, затеяли было какие-то препирательства. Но тот, ничего не слушая, нетерпеливо отмахнулся, привстал на цыпочки и обвел глазами комнату. И когда взгляд его уперся в Ловчего, он сделал едва заметное движение головой.